Длинный язык Суркова

Только человек думающий и  увлекающийся, вроде Владислава Суркова, мог тиснуть глубокомысленную статью о  том, что у людей нет выбора, хорошо зная, что читатели этой статьи обязательно сделают свой выбор: читать ли статью дальше заголовка, соглашаться ли с автором, спорить ли. Потому что спорить есть о чем, даже если не ловить автора на слове, а длинный язык увлекающегося автора всегда дает повод для этого.
 
Путин, конечно, не  говорил «это только кажется, что выбор у нас есть». Дословно по  телевизору 4 сентября 2004 года, на следующий день после штурма школы в  Беслане, было сказано следующее: «Террористы считают, что они сильнее нас. Что они смогут запугать нас своей жестокостью, смогут парализовать нашу волю и  разложить наше общество. И, казалось бы, у нас есть выбор – дать им отпор или согласиться с их притязаниями. Сдаться, позволить разрушить и растащить Россию в надежде на то, что они в конце концов оставят нас в покое. Как Президент, глава Российского государства, как человек, который дал клятву защищать страну, ее территориальную целостность, и просто – как гражданин России, я убежден, что в действительности никакого выбора у нас просто нет. Потому что стоит нам позволить себя шантажировать и поддаться панике, как мы погрузим миллионы людей в нескончаемую череду кровавых конфликтов по примеру Карабаха, Приднестровья и  других хорошо известных нам трагедий».
 
Оправдание политических перегибов в стиле «мы вынуждены так поступать» – внушительный риторический прием, к которому обращаются не только в Кремле.
 
Президент Петр Порошенко тоже утверждал, что вступление Украины в НАТО и ЕС, влезание в долги ради реформ – безальтернативная стратегия, иначе будет катастрофа.
 
Главе Мюнхенской конференции по вопросам безопасности Вольфгангу Ишингеру принадлежат слова: «если Россия игнорирует свои обязательства по реализации Минского протокола, то, у нас, возможно, нет иного выбора, кроме как обеспечить Киев военной техникой».
 
Политики имеют привычку утешать публику мимолетными иллюзиями предопределенности, потому что иначе бы  люди перед телевизорами постоянно хватались за голову и кричали «Что вы  делаете!». Но только в Кремле отчаянную риторику способны возвести в жизненный принцип, национальную идею. Наверное, в этом вся разница между взрывоопасно сближающимися западной «политикой неизбежности» и  восточной «политикой вечности», по выражению историка Тимоти Снайдера.
 
Кстати, в знаменитой речи на той же Мюнхенской конференции, кроме бросания перчатки «однополярному миру», Путин заявил, что народ России «сделал выбор в пользу демократии и свободы, открытости и искреннего партнерства со всеми членами большой европейской семьи». А теперь человек, близкий к Путину, уверяет, что ни выбор, ни демократия россиянам ни к чему. Надо полагать, выбор народа России в Кремле так же «уважают», как и Минский протокол?
 
Но хватит ловить Суркова за язык. Посмотрим, что по существу он утверждает в своей статье. Ключевых тезисов три. Первый: Россия обречена быть великой страной, собирать и  удерживать земли властью силовиков. Второй: народный суверенитет в России осуществляется не путем выбора достойнейших, а путем их закапывания в землю политической машиной Путина. Третий: Россия завоевывает Запад, потому что на  Западе не доверяют себе и делают выбор в пользу России. Тезис о торжестве детерминизма над волюнтаризмом не в счет, это дань глупой моде и к тому же  ничего нового для мировой философии Сурков не сказал. Более того, технократическая риторика плохо согласуется с первым тезисом о сильной руке: о  том, что в жизни все заранее разложено по полочкам за прилавком судьбы, пристало говорить скорее купцу, нежели воину. Остальное тоже противоречиво.
 
Во-первых, «логика исторических процессов» вряд ли оправдывает заявленные в статье Суркова имперские амбиции, потому что мы живем в мире национальных государств, а не империй. Так повелось с Парижской мирной конференции 100 лет назад, и даже  большие корпорации (в том числе, российского происхождения) как настоящие хозяева современного мира со всеми его госаппаратами не оспаривают данный консенсус. Первая мировая война, предшествовавшая Версальскому миру, похоронила много имперских амбиций. Группа советников президента США Вудро Вильсона, рисуя будущие границы европейских наций, исходила из того, что характер у наций более спокойный, чем у империй: они не рыщут вокруг и не выбирают, кого бы завоевать, а скорее им предопределено жить в родных исторических границах, мирно торговать с соседями и управляться невидимой рукой рынка согласно пророчествам Адама Смита. Та же невидимая рука рынка собирает крупнейшие экономики мира в  миролюбивые альянсы и ведет к болезненному краху претендентов в империи.
 
Во-вторых, никакая политическая машина, какой бы мощной она ни казалась, не может полностью подавить человеческое достоинство, желание и способность человека жить своим умом, делать свой выбор и нести за него ответственность, быть хозяином собственной судьбы. Это касается и военной машины, ведь воевать или нет, вопрос индивидуального выбора. Люди отказываются верить пропаганде, будто враги им не братья и не сестры. Люди убегают от войны вместо того, чтобы маршировать в рядах армий и становиться за станки оружейных заводов. Даже закопанные в фронтовые траншеи, люди вдруг выходят из окопов и идут брататься с врагами, а те не слушаются приказа командира стрелять на поражение, причем командир может ответить жизнью прямо на месте за бесчеловечный приказ. Биологическое название человека, Homo Sapiens, не зря означает «один умник» или «одна умница»: каждая душа на Земле несет в себе сильнейший генетический иммунитет против больших коллективных глупостей вроде войны. Теоретики, привыкшие иметь дело только с политической картой мира, склонны забывать историческую правду: политика и порожденные ею войны существует меньше десяти тысяч лет, а  человечеству уже сотни тысяч лет. И когда эти горе-теоретики твердят, будто в  мире постоянно идут войны, стоило бы напомнить им, что на практике лишь малая часть человечества вовлекается в эти самоубийственные состязания за иллюзорные победы, приращение земель, величие страны. С тех пор, как придуманы компьютерные игры, желающих поливать землю кровью не понарошку стало еще меньше.
 
В-третьих, нарисованная Сурковым картина торжества путинизма по всему миру совершенно неубедительна, похожа на попытку «космополитически воспарить» над землей. Давайте опустимся на землю. Тот факт, что в атлантических кругах из Путина делают суперзлодея, еще не доказывает наличие у него каких-либо суперсил, включая пресловутое видение будущего: иначе он бы не дразнил Запад с известными нежелательными последствиями. Не совсем понятно вообще, насколько оригинален сурковский путинизм, потому что проведенная автором граница между наглой ложью и честной наглостью выглядит очень условно и с государственной границей России не совпадает. Если по мысли Суркова путинизм состоит во взломе изнутри «либеральной гегемонии», то эта политическая технология давно должна была выйти из употребления как токсичная и морально устаревшая, ее провал только сделает сильнее прагматический либерализм. Даже если путинизм повлиял на  некий парад суверенитетов в международной политике последние годы, прагматический либерализм может похвастаться причастностью к изобретению самой концепции суверенитета сотни лет назад, а его гуманистические корни еще глубже, у истоков современной науки, экономики и политики. Либерализм является причиной успеха англо-американской культуры, в частности, широкого распространения английского языка. Свобода глобального общения и богатство практических знаний, которые доступны на английском языке вопреки всем гегемониям и монополиям, на деле гораздо привлекательнее любой похвальбы насчет побед в информационных войнах.
 
Сурков утверждает, что Россия держится на доверии общества первому лицу, в отличие от Запада, культивирующего недоверие, зависть, критику. Не странно ли? Настоящее доверие требует общедоступности и взаимности доверительных отношений, критического мышления и проверки доверия жизненным опытом. В результате лидером может стать каждый, личный успех вызывает поддержку и желание повторить. В то же время первые лица всегда подлежат критике, на которую адекватно реагируют или утрачивают лидерство. «Отец американской психологии» Уильям Джеймс объяснил необходимость доверия общества к каждой личности следующей формулой: «Общество замирает без личной инициативы; личная инициатива замирает без поддержки общества». Можно ли всерьез сравнивать с богатейшей западной культурой бдительного доверия всех к каждому некий пиетет патерналистского общества по отношению к «отцу нации»?
 
Я не буду спорить с Сурковым насчет предстоящей славной истории России. Дай Бог, чтобы это была не дурная слава и чтобы желание новизны, способность к адаптации, о которых он упоминает, перебороли зазря восхваляемое им же нежелание меняться. Такое же воинственное упрямство не принесло Украине ничего хорошего.
 
Сурков желает роста русского мира; а я бы хотел, чтобы русский мир вырос над собой. Может, тогда он  перестанет быть дурным примером для украинских политиков.
 
Источник