"Как второй план возможен лишь позади первого плана,
так территория красоты начинается лишь за границами
реального мира".
Хосе Ортега-и-Гассет.
Каждый человек - это каталог желаний. И соответствие каталога наличествующему фонду и определяет статус человека в обществе.
В ту ночь они выпили столько, что никаких желаний не осталось! Кроме одного. Отполировать это царственное пиршество благородным айсвайном.
- Нет, я понимаю, - заплетающимся голосом агитировал Орест, - весь мир - бардак, все бабы - бляди, всё суета сует ... но вот айсвайн!... Это... на верхней полке! Там где фантастика!... Пусть рухнет мир, но торжествует айсвайн!... Айсвайн - это венец творенья,
венок... нет... вино сонетов!
- Да, айсвайн - это для таких, как мы - мужиков! Настоящих! - поддакнул с пола Кирилл.
- Да, он подмерзал для нас!
- Ага, как ... это... в январе, задницы проституток в мини-юбках на Окружной!
- Ну, ты сравнил! Чувствуется школа ... натурализма. Золя грёбаный!... "Чрево Парижа" не ты написал?
- Не, ну чё я сказал? Виноград ведь... это... когда подмерзает, сма... смо.. скукожи... сморщивается, вообщем. А у них целлюлит на жопе... У блядей... Смахивает... или подмахивает... ха-ха-ха... Ну, и по форме похож ... Если две ягоды взять... будут ягодицы...
- Неуместная аналогия, скажу я тебе... Виноград, который пошёл на айсвайн, свежий... его никто не пользовал, а то о чём ты... это... продукты брожения...
- Блужения...
Кирилл попытался встать. Рухнул.
- По стеночке, по стеночке. Опля. Так стоим... Блин, какая же она круглая ... Не, Орест, ботинки я не одену. Побредём по снегу босиком?... как паломники, чувства, бля, придавив...
- Счас, я тебе помогу. Держись. Так, одна готова, другую давай...
- Ну, - Орест поднялся, ухватился за плечо Кирилла, чтобы не упасть, - в добрый путь!
- Да, - с напускной смиренностью кивнул Кирилл, - далеко, а надо!
Перемешляны клином врезались в городскую черту. И если бы не дорога, очертившая контур города, и отрезавшая латинской буквой S село от улицы Молодёжная, Перемешляны вполне бы выглядели как часть провинциального городка. Пейзаж тот же, те же частные дома, той же архитектуры, с примыкающими огородами. То же отсутствие асфальта и фонарей на улицах. Единственным отличием был небольшой ментальный атавизм: крестьяне по инерции держали во дворе собак, тогда как городские демонстративно подчёркивали свой более высокий статус их отсутствием.
От дома Кирилла в городе, где происходил многодневный запой, до дома Мыколы в Перемешлянах, где в погребе и хранился вожделенный айсвайн, пешком было минут двадцать ходу по пересечённой местности. Учитывая этот факт, а также тяжёлое кармическое наследие последних дней, они шли, поддерживая друг друга.
Мороз на улице затруднял возможность вести разговор.
Поэтому говорили только о главном.
- Знаешь, я вот подумал, что Мыколын айсвайн, он не бледнорозового цвета, а слаборозового, - изрёк Орест.
- Да, как одна штучка у натуральных блондинок. Точно такая же - прекрасно слаборозовая.
- Знаешь, я впервые за сегодняшние сутки соглашусь с твоей пошлой сентенцией. Это точно... ты подметил.
Ага, вот третий дом, если считать от полусгнившего корпуса "Запорожца" у дороги, Мыколын.
Вишня у калитки. Занесённая снегом скамейка.
- Собачку ногой бить не надо. Она не кусается - предупредил Орест.
- Помню.
Прошли через двор к дому. Постучали в дверь. Никаких шорохов в доме в ответ не последовало.
- Что-нибудь слышал? - спросил Орест.
- Нет, - покачал головой Кирилл.
- Мыкола, - закричал Орест, - если ты сейчас не откроешь, мы убьём твою собаку, переспим с твоей женой, съедим твоих детей, линчуем твоих соседей!
- Слышь, Орест, у него ведь нет ни жены, ни детей!
- Неважно! Главное, чтобы он знал о нашей готовности это сделать!
В доме послышалось какое-то движение.
- О! - поднял указательный палец Орест. - Ничто человеческое нам не чуждо!
Включился свет на веранде. Щелкнул ключ в многолетнем замке. Открылась дверь. В проёме стоял улыбающийся Мыкола.
- Ну, ребята, вы даёте! Какими судьбами?
- Мыкола, я скажу тебе одно слово, пароль: "Айсвайн". Отзыв?
- Понял, - усы Мыколы поползли вверх вместе с верхней губой, - заходите, мерзавцы!
- Точно, точно, - затараторил Кирилл, подталкивая Ореста вперёд, - мы - мерзавцы, правда, Орест? Мерзляевы, сатрапы! Душегубы собственных душ.
- Тише, - цыкнул Мыкола, - людей разбудите! Спят.
- Каких людей? - изумился Орест. - Мыкола, ты завёл бабу?
- Завести можно только кота или польское войско в болото, - нравоучительно пробормотал Кирилл.
- Племянница приехала. Из Киева.
- А... тогда мы будем молчаливыми бухающими галлюцинациями.
Они прошли в большую комнату, где было тепло от печи с дотлевающими углями. Не раздеваясь, сели за стол.
Мыкола же, наоборот, стал одеваться, чтобы отправиться в погреб за вином.
- Мыкола, ты это... графин возьми с инкрустациями... Пить айсвайн из обычного графина - это... ну, как в том анекдоте: будучи врачом-ветеринаром - спать с пациентами: что нарушена врачебная этика - это фигня, просто - мерзко и не эстетично.
- Да, - поддакнул Кирилл, - эстетику мы уважаем... а этика - фигня...
- Ну, понятно, - усмехнулся Мыкола, - если бы вы, ребята, хоть немного уважали этику - вряд ли бы припёрлись ко мне в три часа ночи.
- Мы естественны в наших прекрасных порывах, а манерность... жеманность всяческая ... ну, там... разрешите вас в попу поцеловать... это для метросаксаулов недоделанных...
- Нет, Кир, ты неправ. Всякому городу свои права и норов. Все обусловлено и целесообразно в этом мире. И фраза эта у саксаулов звучит по другому: разрешите вас в попу поцеловать быстрее, потому что через пять минут, ровно в двенадцать - она превратится в тыкву! Свои у них проблемы - пластические хирурги недаро... недорабатывают.
- Ах, вот так... Под маской овцы таился лев!... Метросаксаулы - львы Каменных Джунглей! Питаются полуфабрикатами из операционных... На водопой ходят на Кола-риву.
- Не, Кир, они не львы. Львы по ночам спят. Они - гиены Каменных Джунглей. Питаются падалью! И, главное! только надкусывают, суки!
- Гиены?
- Да.
- У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у! - завыли они на два голоса. - У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!
Дверь из спальни открылась и вышла заспанная, но одетая в джинсы и бледнорозовую кофточку девушка.
"Слаборозовую, слаборозовую!" - мелькнуло в голове Ореста.
Девушка критически оглядела их и сказала:
- Всё бы ничего, когда б, о, Волга, над тобой не раздавался этот вой!
Неожиданно для себя, Орест продекламировал:
- Входи, полночный гость! Чулан к твоим услугам. Кофейник на плите. В шкафу голландский сыр. Сестрой ты станешь мне. Кириллу станешь другом. Люби его, как мать. Люби меня, как дочь. Пускай кругом бардак... - он сделал театральную паузу.
- Это, конечно, приятно в три часа ночи услышать отрывок из Довлатова - усмехнулась девушка, - но... хотя...
- Быть вашим гостем чрезвычайно лестно. От всей души спасибо за приют. Тем более что, как давно известно, все остальные на меня плюют... - процитировала она ответную реплику.
- Э-э-э, - Кирилл потрепал по плечу окаменевшего от восторга Ореста, - мы в "море волнуется раз" вроде бы играть не начинали...
- Фемина... - только и сумел с восхищением выдавить Орест, не отрываясь взглядом от девушки.
Вернулся Мыкола с инкрустированным графином, полным айсвайна.
- Орест, вернись к нам, нас ждёт айсвайн... Орест, вино сонетов! - тормошил его Кирилл.
- Уйди, я тленья не приемлю... - отмахнулся зачарованный Орест.
- Что же вы так - галопом по Европам: с Довлатова сразу на Шекспира скачете, - явно наслаждаясь его растерянностью, спросила девушка.
- Добила, - взглянув на Ореста, грустно констатировал Кирилл.
- Вы, ребята, я вижу, уже познакомились с Оксаной, - выставляя на стол четыре высоких стакана и блюдо с сыром, - сказал Мыкола. - А что с Орестом?
- Его уже нет с нами. Мы его потеряли - ответил Кирилл.
- Как?
- Надеюсь, что временно, но боюсь, что в перспективе - навсегда.
Оксана с победным, торжествующим видом села на стул рядом с Орестом.
- Кирюха, скажи, какого цвета кофточка у этой прекрасной блондинки?
- Слаборозового - механически ответил Кирилл. Потом задумался, уставившись в кофточку Оксаны. Сначала в его взгляде появилась осмысленность, потом мелькнула догадка. - Навсегда, - вздохнул он.
На следующий день Орест, умытый, побритый, и аккуратно причёсанный, что бывало с ним редко, зашёл в гости к Мыколе уже один, без Кирилла. Формальным поводом его визита, как он объяснил, была необходимость принести извинения за вчерашнее бесцеремонное вторжение.
Как он и ожидал, Мыкола, не дослушав его, извинился и убежал кормить всяких там кур, гусей, свиней и поддерживать в надлежащем состоянии прочее хозяйство, оставив их наедине с Оксаной.
Финишная прямая, она на то и финишная прямая, чтобы на ней коленки дрожали и дыхание перехватывало. Ещё вчера Орест был раскованным и ляпы оборачивал изумительными блицкригами, а сейчас стоял перед ней, как олух царя небесного, явившийся с посланием от царя небесного, но позабывший текст.
Оксана не стала добивать предчувствовавшего полную капитуляцию Ореста, а начала с лёгкой разминки – воспоминаний об учёбе на филфаке КГУ. Она прочла свою фамилию в списках зачисленных через два месяца после того, как Орест получил там диплом об окончании. Как два судна, плававших в одних и тех же водах, они прошли в шторм ночью рядом друг с другом, не коснувшись бортами. Но, бороздя одни и те же просторы аудиторий и глагольных спряжений, имели множество общих знакомых и, известных обоим, анекдотов о преподавателях.
"А был один старшекурсник, рыжий такой, из Сум, он мне говорит..." - "Да знаю я его, когда был на третьем, Лёху ко мне в комнату подселили, он грязные носки под подушку прятал. А однажды история была, - тепло разливалось у сердца Ореста, - мама его приехала в гости с утра. Очень рано. А мы наху... бухали всю ночь по-чёрному. Стучит она в дверь, Лёха за перегородкой, спит, дрыхнет, как сурок, тоже ведь не спал - мы громко шумели, а я проснулся, не пойму: кого в такую рань принесло? Пошёл открывать дверь. На полу осколки от битых бутылок, я иду, под анестезией боли от порезов не чувствую. Открываю дверь: здравствуйте, я - мама Алексея. Он здесь живёт? - Здесь. - Где он? - Пойдёмте, провожу. Веду её, а за мной след кровавый стелется! По сырому линолеуму. Она в обморок - шмяк! Что делать? А, сама понимаешь, для принятия решений не самое лучшее состояние. Беру её под мышки, тащу в его закуток. А она тётка - стосвечовая! Дотащил и, прям перед лёшкиной кроватью, падаю, а она на меня сверху, и руки вокруг меня сомкнулись. От грохота этот му..., извини, просыпается, смотрит на нас. "Извини, - бормочу, - первогодок, не подумай ничего дурного. Я - не твой отец".
Говорят, что воспоминания об общих знакомых и местах, где пересекались следы собеседников, сближают. На самом деле они просто снимают шероховатости с тех сторон двух деталей одного механизма, которые должны плотно соприкоснуться на весь срок эксплуатации. Они не гарантируют сближения, они всего лишь устанавливают его возможность. Их функция коммуникативная. Воспоминания - средство познания себя, а не других. Как и айсвайн.
В чём и убедился Мыкола, когда некоторое время спустя вошёл с айсвайном, чтобы предложить ребятам, и, увидев их глаза, понял, что айсвайн им не нужен. Эти двое интересовались друг другом.
Следующие два дня до отъезда Оксаны, Орест показывал ей достопримечательности подольского городка.
И хотя городок не изобиловал архитектурными памятниками и памятными досками, говорящими о том, что здесь с балкона выступал... или в этом доме проездом пил чай... не имел замков с привидениями и скал, с которых бросались безнадёжно влюблённые в рыбака царевны, словом, всем тем, что относят к достопримечательностям и архитектурным излишествам, - Орест знал, что любая местная легенда становится увлекательной, если она раскрашена дымящейся кровью рассказчика и благоговейным трепетом слушателя. Любой придорожный камень несёт на себе отпечаток величия, являясь дальним потомком от брака краеугольного и философского. А то, что он сейчас лежит у дороги - вовсе не показатель! В груди его бьётся пылкое каменное сердце. Ведь бывает же, что очкастая замухрышистая библиотекарша оказывается тигрицей в постели, а известная на весь мир супермодель - дохлой рыбой.Да он породистей стоунхенджовских глыб! Когда сюда пришли трипильцы, он был частью скалы, частью большой семьи... Не веришь, Ксю, да?...
Они шли по улице и смеялись. Но Оресту казалось, что грохот крови в его висках заглушал их смех. Эхом отражаясь от стен домов, он застревал в палисадниках, и просачивался тонкими ручейками на дорогу, где они аккуратно переступали их.
... - И что Кармалюк действительно убедил царского солдата, что это слиток золота? Он что - Вольф Мессинг?
- Так говорит легенда, - ответил Орест. "Вернее, так рождаются легенды, - подумал он, вспоминая, как его неграмотная бабушка пересказывала ему гоголевского "Вия", искренне считая эту историю случаем из жизни их села. Главное, наша задача, подкидывать дрожжи в народ - он всё перебродит. Вот так и женщина, к определённому возрасту - чистейшее, прозрачное вино. Только угадай и пей вовремя.
... - А ты знаешь, что улица Пархоменко раньше называлась Збожеволивка? Это ж отсюда все молодые парни ушли к красному комдиву. Составили костяк этих полоумных резателей. А причиной была одна красная дива, Хрыстына Збоженко. Все парни улицы были влюблены в неё. Говорят, ведьма была, - мать её лаяла на прохожих, - но красивая очень. Вышла однажды на улицу, запела про Байду, сбежались парни, а она и объявляет, мол, выйду замуж за того, и рожу ему трёх сыновей, у кого сабля самая вишнёвая от белой крови будет. А комдив на этом камне стоит и всех записывает.
Говорят, она любовницей была у товарища Пархоменко. Когда кости его привезли в наш город хоронить, по его завещанию, исчезли тазобедренные. Гитлеровцы потом дивились, мавзолей вскрыв.
А знаешь, как она умерла? Бабы местные её убили! Сорок лет прошло, а она не меняется, как Дориан Грей, внуки их к ней за любовью бегают! Подстерегли, и убили в лесу, а тело не похоронили, чистый Фредди Крюгер, третья часть! И это при советской власти! Всё замяли. Дело ясное, что дело тёмное.
А улицу назвали потому, что за волей Збоженки хлопцы к Антихристу пошли - збожеволили! А до этого она называлась Малигоновка.
... - И что, когда дед Юхрым, занёс этот камень над бабкой Марией, в него попала молния?
- Вот видишь, обожженные края?
- А дальше, что было?
- До сих пор местные женщины учатся послушанию по заветам бабушки Марии!
... - А параллельная улица называлась Сивашка. Там жили чумаки. Однажды колесо одного воза наехало на этот камень - и сломалось. И Мелентий Осадчук задержался. Сама понимаешь, колесо ломается, а караван идёт...
... - Ты знаешь что - я попрошу Кирюху подарить нам этот камень на свадьбу!
- Как символ и залог того, что жизненные бури меняют форму, а не содержание?
Довлатов говорил, что надо уважать чужоё сумасшествие, не трогать его своими руками, и тогда общение с людьми будет безоблачным и приятным. Но что делать, когда ты любишь чужое сумасшествие?
Как выстроить линию поведения? Быть ли вкрадчиво нежным, или пленительно грубым?
Нет ничего более зыбкого, чем приоритеты в любви!
Здесь рецептов нет, и каждый - сам основоположник своего метода и лоцман на пути к счастью.
В каждой судьбе свои мели, свои подводные течения и свои маяки.
В чём и убедился Кирилл, когда через четыре года, после описанных событий, навестил своих друзей.
Узнав об их ссоре, он решил, что может быть полезен, как собеседник, что, возможно, ему они скажут то, что не могут сказать друг другу. Поскольку мир влюблённых также подвержен формальностям, как и, например, застольный этикет, с той лишь разницей, что придумывали их не специалисты. А - вредители. Поэтому боязнь совершить ошибку выше. Да и цена её выше забрызганных соусом рукавов.
Когда Оксана вернулась домой, она услышала в дальней комнате голоса Ореста и Кирилла. Она направилась к ним, чтобы поздороваться, но остановилась на полпути, услышав их разговор.
- Орест, но ты же знал, как сильно и давно она мечтала заполучить эту книгу!
- Да, но и я тоже хотел её достать! И она знала об этом!
- Но разве ты не мог уступить, она ведь почти нашла её, а ты с другой стороны подошёл, и приобрёл! Всё равно книга ваша! Но если бы это сделала она - ей было бы приятно! Зачем это соревнование устроили?! Почему ты, как мужчина, не уступил на ленточке? Потешил бы её самолюбие, а не своё!
- Оставь, Кирилл, дело здесь не в самолюбии, а том, что я хочу нравиться своей жене! И пусть лучше она считает меня эгоистом, чем неудачником.
Сердце Оксаны оттаяло. Она поняла, что этот мужчина любит её и готов притворяться даже монстром, если ему померещится, что ей нравятся монстры.
На этой щемящей ноте можно было бы и закончить рассказ! В духе О’Генри! Но кто нам этот О’Генри?! Что он знал об истинной любви и взаимопонимании?! Об уважении, самопожертвовании и помощи друг другу в трудные времена?
Через несколько лет наш герой, после неких событий в своей семейной жизни, случайно подслушал фразу из разговора нашей героини со своей подругой: "Уж лучше пусть он считает меня шлюхой, чем никому не нужной дурой".
