Хочу хоть немного отвлечься от политики. Не то чтобы надоело, но ... просто хочу. Потому что жизнь состоит не только из этого. Приглашаю всех желающих приобщиться к моим детским воспоминаниям. Если честно, то мне немного страшновато. Потому что я никогда и нигде еще не печаталась и это - мой дебют...
 

Костромское детство
 
   В моём далёком-далёком детстве был у нас в семье свой летний домик, как сейчас говорят – дача. Улица, на которой он находился, имела очень типичное для советских времен название – улица Революционеров. Жили на ней никакие не революционеры, а обычные простые люди. В основном пожилые, дедушки и бабушки. Находился этот дом на Костроме. Нет, не в российском городе Кострома. Просто так назывался район моего родного города. Кто назвал его Костромой и почему – мне не ведомо.
   Вернее этот дом был не нашим, а домом моей бабушки. Хотя и бабушка его своим не считала, потому что там никогда не жила. Он достался ей в наследство от какой-то тетки, кажется по материнской линии, и находился в получасе ходьбы от нашей коммунальной квартиры.
   Не важно, как случилось это наследство, но мои родители каждый год переселялись туда весной, когда наступало тепло и жили там до глубокой осени. Я любила это время и всегда с нетерпением ждала весну и переселение в этот сказочный для меня оазис.
   В какой-то год, я помню, мы жили там даже целых две недели зимой, когда у нас в коммунальной квартире травили крыс. Именно тогда впервые, единственный раз в жизни, мне удалось поспать на настоящей русской печке-лежанке. Ощущение это просто сказочное, его невозможно передать словами.
   Летом я в дом заходила только ближе к ночи, чтобы поспать. Весь день мой протекал в небольшом, зато очень уютном дворике. Чтобы поесть или сходить в туалет, здесь не нужно было идти домой, как в квартире. В небольшом садике были вкопанные в землю и покрашенные в зеленую краску стол и две лавки. Там мы всегда трапезничали. Все деревья и кустарники были старыми, сильно запущенными и давали совсем небогатый урожай. Но мне много было и не нужно. Я тогда (да и сейчас) не очень любила всякие там фрукты и ягоды. Обожала, разве что, только малину. Ну и, разумеется, шелковицу. Во дворе у бабушки росло огромное дерево. Шелковица на нем была крупная-прекрупная. Никто, в том числе и бабушкина тетка, не помнили, сколько же ей лет? Даже представить страшно, сколько часов своей жизни я провела на этом дереве. Сколько килограммов ягод съела за свое Костромское детство! Сколько платьев, футболок и шорт безвозвратно испортила неотстирующимися пятнами от этих ягод!
   А какой вкусной, чистой и прохладной была вода из колодца! Он находился в конце нашего двора и принадлежал нам и еще трем или четырем соседям, чьи участки тоже примыкали к этой зоне. Мы с соседскими ребятишками любили в жару позаглядывать в его прохладную  и глубокую шахту и покричать вниз, перегнувшись через деревянный парапет, чтобы услышать приятное уху собственное эхо.
   Помню, как мы с отцом ранней весной вешали на старую яблоню скворечник, а потом наблюдали, как дерутся с воробьями-цыганами прилетевшие в апреле скворцы.  
   А еще на этой же яблоне была привязана моя любимая качель: такая коротенькая дощечка с прорезями по бокам для веревки. Ветка, к которой она была привязана, находилась довольно высоко, так что когда я хорошо раскачивалась, можно было даже увидеть все, что было за забором у соседей. Мне нравилось само ощущение полета, нравилось, когда внутри как будто что-то обрывается, когда летишь вниз. Я часто укатывалась до головокружения, когда земля, казалось, просто уплывает из-под ног. Меня тошнило, я ложилась на лавку в саду и каждый раз обещала себе, что больше так долго и сильно качаться не буду. Но в следующий раз снова и снова не могла вовремя остановиться.
   В конце сада стоял маленький и уже покосившийся сарайчик. Им уже давно никто не пользовался. Там была свалка: уголь, какие-то доски, старая, поломанная и никому не нужная мебель и еще много всякого разного хлама. Я любила прятаться от дождя в этом сарайчике, и, стоя у открытой двери, слушать его шум и отдаленные раскаты грома. Дождь монотонно стучал по крыше и по буйной зелени нашего сада. Он попадал на руки, лицо, плечи. Образовывались капельки, которые потом стекали вниз, и мне от этого было щекотно и очень приятно. Я полной грудью вдыхала свежий, пропитанный озоном и пахнущий мятой, воздух. Я стояла и боялась пошевелиться, мне не хотелось нарушать эту собственную гармонию с природой. Мне было так хорошо и спокойно на душе! Именно поэтому, наверное, на всю жизнь в моей памяти остался этот чудесный запах свежести и разнотравья летнего дождя. Запах из моего далекого летнего Костромского детства.
   А еще я помню, как спасла там ежика. А потом долго этим гордилась и даже описала этот случай в обязательном тогда школьном сочинении «Как я провел лето».
   В углу  участка, где не было деревьев, мама каждую весну сажала редиску, огурцы, помидоры и всякую разную зелень. В общем, всего понемножку. У меня там тоже была маленькая грядка, за которой я сама ухаживала. Для удобства полива, отец рядом вкопал в землю большую металлическую бочку. Бочка эта была вкопана не полностью, а чуть выступала из-под земли. Сделано это было для того, чтобы, увидев ее край, никто туда случайно не провалился. Мама старалась держать бочку всегда полной на случай длительной засухи.
   Дело было в августе. Дождя не было давно, и я как-то утром решила полить свою грядку. Бочка была наполовину пуста, потому что накануне вечером мама что-то там поливала. Наклонившись, чтобы зачерпнуть воды, я с удивлением обнаружила барахтавшегося в бочке ежика, уже почти совсем обессилившего. Внутри стенки бочки были абсолютно гладкие, и несчастному животному не за что было зацепиться. Я мгновенно сбегала в сарай за граблями, вытащила бедного ежика и посадила рядом на травку. Он был настолько мокрым и слабым, что не только не убежал, а даже не спрятал свою мордочку.
   Я догадалась, что ночью, (ежики ночные животные), он решил попить водички. Видимо, пил он воду из этой бочки всегда. И делал это без последствий, так как бочка всегда была полной. В этот раз бочка оказалась полупуста, и он в нее случайно свалился.
   Я сбегала в дом и принесла ему в блюдечке молока. Но он пить его не захотел. Я долго сидела возле ежика и гладила палочкой его колючую спинку. Потом бабушка меня позвала завтракать, а когда я пришла, ежика уже не было. Осталось только нетронутое молочко на блюдечке.
   С тех пор, мама стала накрывать бочку большой старой крышкой, а я рядом всегда оставляла консервную банку с водичкой для моего ежика.
 
   Удивительное дело! Я помню почти все лица и имена наших соседей, хотя я там никогда не жила постоянно. Я не могу вспомнить всех, с кем мне доводилось много лет потом учиться или работать. А вот мои костромские соседи не забываются до сих пор. Я даже помню всех тех девочек и мальчиков, которых родители привозили на летние каникулы к соседским бабушкам и дедушкам из Москвы, Калининграда и даже далекого Красноярска. Это были все мои летние и самые лучшие друзья. Мы всегда очень весело проводили время: играли в жмурки, зарывали клады из разноцветных стеклышек, лазали по деревьям и заборам, обливались водой, а по вечерам непременно рассказывали друг дружке страшные истории.  Лето пролетала безжалостно быстро. Начиналась школа. И мои друзья разъезжались по своим родным городам, чтобы вернуться теперь уже на следующий год.
   Когда я вспоминаю Кострому, меня охватывает неуемное и очень тревожное желание что-то важное сохранить. Как я сожалею, что не было сделано ни одной фотографии из того чудесного времени! Да, в общем-то, и быть не могло. В те времена сфотографироваться можно было только в специальных фотомастерских. Бытовых фотоаппаратов не было и в помине. По крайней мере я не знала тогда ни одного человека, у кого бы он был. Но я понимаю в то же самое время, что сохранить все равно бы ничего не удалось. Жизнь не зафиксировать, не передать, не удержать! Я не смогу передать или пересказать, с каким колоритным оттенком звала домой свою внучку наша голосистая соседка, бабушка Клава. «Мари-и-и-и-и-и-ночка!» - как монотонную песню заводила она раз десять подряд, и ее грудной красивый голос эхом звучал во всех самых отдаленных закуточках округи. А ее единственной и любимой внучке москвичке Мариночке домой идти совсем не хотелось. И мы чуть со смеху не помирали, когда она своей бабушке говорила в свое оправдание, что не слышала, как та ее звала. И, что самое главное, бабушка Клава в это искренне верила.  
   А скрипучий и очень противный голос одноглазого деда Коли, который почему-то всегда ходил с длинной лозиной, хотя внуков у него не было, или же они у него просто никогда не гостили. И когда за забор в его двор случайно залетал наш единственный (не помню чей) мяч, он ворчливо и громко скрипел своим надтреснутым старческим голосом: «Вот я вам сейчас, бездельники эдакие!» А сам откидывал крючок на покосившейся калитке и уходил вглубь двора, давая самому смелому из нас беспрепятственно вызволить из плена уже порядком пошарпанный мяч. Или ему самому просто не хотелось или уже было не под силу искать этот самый мяч в огромных, с человеческий рост, бурьянах, которые росли в его огороде. Деда Колю на самом деле никто не боялся, все знали, что в сущности он очень хороший и добрый, но слегка контуженный во время войны. Косились только на его вечную лозину и недоумевали, зачем она ему нужна, если даже в случае необходимости применить он ее не сможет. Смешно было даже думать, что у него получиться догнать даже самого из нас неповоротливого.  
   И даже если бы я сделала тысячи снимков, все равно эти фотографии ничего бы не сохранили и не сберегли. Даже для меня они были бы только иллюстрациями к моим воспоминаниям, переживаниям, к моей любви и ностальгии по Костромскому детству. А любовь не нуждается в иллюстрациях, как жизнь не терпит остановок и неподвижности.
   А потом бабушка зачем-то этот дом продала… Продала, когда мои родители получили двухкомнатную изолированную квартиру.
 
   Я любила нашу Кострому, любила домик, где прошло мое самое счастливое в детстве время.
Я люблю его и сейчас. Люблю сильно и преданно, хотя вполне возможно, что этого домика уже и не существует. Только я надеюсь, что он все-таки   еще есть. Потому что я хочу, и всегда буду хотеть вернуться в этот старый бабушкин дом и в этот уютный дворик с общим колодцем, моей качелью на веревках до небес и покосившимся сарайчиком, из двери которого я так любила смотреть и слушать летний дождь.
   И когда-нибудь, обязательно, я туда приеду. Я почему-то уверена, что если этот домик не снесли, то там ничего не изменилось. Только люди уже другие…