Обостряется дружба народов…
(В. Андреев).
Сегодня – День Знаний, в связи с чем еще позавчера «регионалы» испохабили объявленную было Виктор-Федорычем Хамуковичем инициативу по внесению изменений в законодательство о местных выборах. Но это – отдельная тема. «Насмешили» же (в смысле поспешили) ПР-овцы людей потому, что слишком много тушек из их числа хочет порисоваться на всевозможных мероприятиях по поводу Дня Знаний. Многознание, как известно, умножает печаль, а День Знаний с такими фигурантами – и того паче. А если вспомнить про Беслан – то на порядок паче, остается только утешаться тем, что Украина – пока еще не Россия.
Впрочем, это сегодня. Вчера же среди прочих дней был День Независимости Киргизии, а многокиргизие, как показывают последние годы, а как видно будет далее – и тысячелетия, также умножает печаль. Вот и решил сегодня печалью этой поделиться (вчера неожиданно взорвали новости о ДТП с участием гаишников, и не хотел наглеть с двумя имхо в один день, так что заранее извиняюсь, если кому-то покажется, что меня и сегодня слишком много) – хотя бы затем, чтобы попытаться извлечь из нее какие-никакие уроки. Авось ко Дню Знаний эти уроки кому-нибудь да пригодятся?
Да простит меня Гондурас, вошедший в поговорку «не ту страну назвали Гондурасом», столь часто применяемую и в отношении Украины, но лучше уж пусть он остается именем нарицательным для обозначения не самых лучших качеств государственности в постсоветских республиках. Чтоб не пришлось говорить о себе или соседях: «не ту страну назвали Кыргызстаном».
Разумеется, ситуацию в Киргизии не стоит превращать в «страшилку» и использовать как отрицательный пример для тех, кто еще не отчаялся в своих попытках приобщиться к «общечеловеческим ценностям» и зажить реально «лучше и веселее». Куда хуже термин «африканизация конфликтов» и страшная история взаимоотношений столь, казалось бы, близких по культуре тутси и хуту, устроивших резню на миллион – но не долларов, как американская улыбка, а человеческих жизней. Тем не менее Киргизия на постсоветском пространстве за последние годы успела превратиться в «стабильный островок нестабильности», угрожающей государственной целостности страны (если о таковой еще не поздно говорить) и способной привести к последствиям, которые в наш век «всепрощения» (Ж. Деррида) и политкорректности, часто выступающих в облике «экуменического гуманизма», также рассматриваются как подлинная гуманитарная катастрофа. Между тем природа и истоки этой нестабильности не так уж сильно отличаются от руандийских и прочих африканских предпосылок, а Киргизия нам «социально ближе» (хотя бы в силу нашей былой общей причастности к «этносоциальной общности», как говаривал академик Ю. Бромлей, – «советскому народу»). Так что через осмысление событий в «самой демократичной» из среднеазиатских стран мы, как «самая демократичная» из постсоветских стран и «самый неевропейский» из европейских народов, сможем найти ответ на важный, как мне кажется, географический вопрос: как далеко осталось нам плыть до Сомали (в метафорическом смысле, конечно).
В марте 2005 года Киргизия вроде бы подхватила эстафету грузинской «революции роз» и украинской «оранжевой революции» собственной «революцией тюльпанов», а в апреле 2010 года «развила» свой «успех» «революцией Розы» – Отунбаевой, бывшей соратницы Курманбека Бакиева (чего не удалось сделать в Грузии бывшей соратнице Михаила Саакашвили Нино Бурджанадзе, а в Украине – бывшей соратнице Виктора Ющенко Юлии Тимошенко). Если в первом случае конфликт разрешился почти мирно с несколькими человеческими жертвами, то во втором количество смертельных случаев уже перевалило за сотню, а общий масштаб катастрофы приобрел черты национального бедствия – при том, что будущее может быть «еще более многообещающим».
Есть много политических (большей частью внешне-) и конспирологических версий происходящих событий, однако, как бы их ни оценивать, совершенно очевидно, что любые вмешательства со стороны (от финансирования со стороны «спецслужб» до терактивного поведения наемников) – это, так сказать, «благоприятствующие обстоятельства», способные детонировать то, что само по себе взрывоопасно. Взрывоопасной же является сама этнополитическая ситуация в регионе, причем, по-видимому, всегда.
Углубимся слегка в историю (памятуя о Гондурасе, который в переводе с итальянского означает «глубины»).
Кыргызы – самый древний народ Средней Азии, уже в ІХ веке создавший громадный Кыргызский каганат, простиравшийся более чем на 3 тыс. км с юго-запада на северо-восток и почти на 2 тыс. км с северо-запада на юго-восток; с ним предпочитала дружить сама Поднебесная, а воинственность кыргызов вошла не только в поговорку, но и в автоэтноним («кыргыз» означает одновременно «истребитель» и «неистребимый», а названия союзов племен – он канат и сол канат, т.е. «правое крыло» и «левое крыло», есть не что иное, как представление этнотерриториального объединения «истребителей» в виде гигантского фронта с двумя флангами – «крыльями»). Просуществовало это государство во всем своем могуществе, правда, недолго, всего лет сто (ну и что? а Киевская Русь – долго?), после чего помнящим славные традиции степных завоевателей кыргызам, начиная как минимум с ХІІІ века, пришлось вести почти беспрестанные кровопролитные войны за независимость, которые помогли кыргызским племенам кристаллизоваться во что-то большее, нежели просто население определенной территории, и создать самостоятельное ханство с центром в Оше, бывшим важным транзитным пунктом на Великом Шелковом Пути.
Однако в первой половине ХІХ столетия кыргызы были подчинены Кокандскому ханству, в котором, правда, достаточно активно боролись за политическое верховенство – в лице южной ветви племен, обосновавшихся главным образом в Ферганской долине. С этих пор ведет свою историю тлеющая кыргызская «война между Севером и Югом» из-за претензий «северян» (из которых наиболее влиятельными являются сарыбагыш, бугу и солто) и «южан» (во главе с «родами» адыгене и мундуз) на гегемонию в кыргызском конгломерате племен (точнее, «родов»), насчитывавшем более 60 «боевых единиц». После ликвидации Кокандского ханства и присоединения Средней Азии к России кыргызы входили наряду с казахами, таджиками, туркменами и узбеками в состав Туркестанского генерал-губернаторства, затем Туркестанского края, а после прихода большевиков – Туркестанской АССР. Все эти совершенно искусственные образования имели крайне мало общего с реальной этнической картиной региона, которая, справедливости ради отметим, была далеко не «картиной маслом», скорее какой-то смазанной панорамой расселения массы племен, выполненной в слегка небрежной импрессионистской стилистике.
К середине 20-х годов прошлого века в становящемся СССР попытались развязать этот этнокультурный гордиев узел Туркестана, который Российская империя, чувствуя себя в силе, попросту игнорировала. Однако в Средней Азии не было этнических групп, которые были бы способны в тот момент сыграть роль нации при реализации идеи национально-государственной автономии, а сама этническая ситуация – крайне запутанной. Приведу для краткости два примера: славяне практически не видели разницы между киргизами-кайсаками (т.е. казахами) и кара-киргизами (т.е. собственно кыргызами), тем более что в XVIII веке кыргызы переняли казахский язык, легший в основу современного киргизского языка; общий этноним «кыргыз» подразумевает существование не только двух «крыльев», но и ичкиликов Ферганы (из которых происходит и изгнанный ныне Бакиев), являющихся на самом деле скорее узбеками.
В результате «нарезка» «молодых свободных» республик Средней Азии в составе СССР проходила без должного, мягко говоря, учета культурно-этнографического деления народов. Кыргызы, казахи, узбеки, таджики и туркмены остались жить как в сопредельных союзных республиках, так и в зарубежье: в Афганистане, Китае, Иране и т.д. При этом на декларативном уровне народы Туркестана – узбеки, таджики, кыргызы, казахи и туркмены – получили территорию и государственность в рамках Союза, и каждый умудрился из обще-тюркско-могольской и персидско-таджикской культуры выделить собственную, а национальная политика большевиков помешала возможному сплочению Туркестанского края и появлению угрозы сепаратизма в этом стратегически важном регионе (недавней арене «большой игры» между Российской и Британской империями).
Поскольку главными целями размежевания были цели политические, процесс определения границ у разных народов получился несправедливым и неодинаковым: туркмены, узбеки и казахи получили сверх достаточной территории, а кыргызам и таджикам достались куски от «большого пирога» (заметим, кстати, что именно в их постсоветских государственных образованиях дело дошло до резких конфликтов, а у таджиков – даже до распада государства и гражданской войны 1992–1997 годов).
Кыргызстан снова-таки пострадал от этой волюнтаристской, как любили говорить во времена «размежевания», политики больше других республик. Так, кыргызы при районировании Кара-киргизской автономной области в апреле 1925 года предъявили претензии по национальному признаку (исходя из факта этнического преобладания) на Бакса-Сибиргеновскую, Исфанейскую, Чапкулукскую, Ханабадскую, Кыргын-Тепинскую, Кара-Суйскую, Чемионскую, Манякскую, Булак-Башинскую, Мархаматскую волости, угольные копи Сулюкта, урочища Уруктай, Бетегелуу-Койташ, Аксай, Каланташ, Джелал-Тюбе, Улар-Ойнор, Кочкор-Ата, Мук-Су; по соображениям экономической целесообразности на железнодорожные станции Уч-Курган и Кара-Су и селения – Варзык, Вуадиль, Чимион, Заркент. Но большая часть претензий членами комиссии по районированию удовлетворены не были из соображений той же экономической целесообразности во избежание дробления экономически важных регионов и облегчения административного управления ими, и, хотя правительство Кыргызстана неоднократно настаивало на сохранении многих территорий за Кыргызстаном, практически во всем было ему отказано за исключением г. Ош и станций Кара-Су и Уч-Курган (при этом стратегически важный Ош в составе Кыргызстана удержался с перевесом всего лишь в один голос). Другой же город, Андижан, в котором кыргызов в 1924 году насчитывалось до 60% всего населения этой области, так и остался в узбекском подчинении. Более того, демонстрируя условность территориальных границ между «национально-государственными образованиями» в составе СССР, власти с удивительным легкомыслием – и не в пользу Кырзызстана – неоднократно передавали в долгосрочное или вечное пользование обширные территории одной республики другой, как в случае с Шахимарданом, который был «подарен» секретарем Киргизской ССР Уразбековым узбекскому секретарю Ахунбабаеву, или Мургабским районом, вопреки всем принципам переданным Таджикистану (стоит ли здесь напоминать о щедром подарке Хрущева Украине по случаю 300-летия дружбы Украины и России, цена которого – «остров Крым» и проблемы Черноморского флота в частности и Крыма в целом?).
Административно-волевой способ выкраивания границ советских и будущих постсоветских (о чем подумать никому и в голову, конечно, не приходило) республик не мог не сказаться на приглушенной напряженности в отношениях между соседними народами, особенно со стороны тех, кто имел основания считать себя обойденными вниманием и обиженными.
Все это усугубляется еще и внутренней фрактальностью кыргызского общества, а также конкуренцией на высшем политическом уровне нескольких влиятельнейших родов, прежде всего «северян»-сарыбагышей, из которых происходили такие лидеры страны, как первый секретарь ЦК Компартии Киргизской ССР сарыбагыш Турдакун Усубалиев и первый президент независимого Кыргызстана Акаев, и «южан»-ичкиликов, представленных такими именами, как Исхак Раззаков, Абсамат Масалиев и Курманбек Бакиев. Да и на «севере», в «прииссыккулье», дела обстоят не лучшим образом: там продолжается вековое соперничество между сарыбагышами и бугу. В конечном счете идентичность определяется не по гражданству, а по принадлежности к тому или иному роду. Советский (точнее – сталинский) подход к национальному вопросу никак по сути не затронул эту патриархально-феодальную систему, прикрыв ее флером пустых интернационалистских лозунгов и загнав под спуд – да и то не слишком глубоко, так что не потребовалось много времени и сил для того, чтобы снова дать проснуться этим древним – и вполне действенным – силам (при этом силам центробежным в силу вышеописанных исторических обстоятельств), результатом чего является клановое общество, быстро регенерировавшееся и к тому же активно пожирающее все остальные, пусть даже самые современные и технологичные социально-политические структуры (вроде партий, которые не имеют никакой идеологии и являются не более чем вывеской для западных наблюдателей «прогресса демократии» в странах Востока).
Таким образом, Киргизия – наглядное свидетельство того, к чему могут привести последствия не преодоленного советского наследства – не преодоленного прежде всего на уровне сознания и самоосознания. А между тем это – как раз тот редкий случай, когда от наследства лучше отказаться. Печальный опыт этот так или иначе должен быть поучительным и для Украины – и вовсе не потому, что и там, и здесь случились с небольшим хронологическим разрывом «цветные революции», на самом деле очень непохожие друг на друга, что бы там ни писали авторы вроде С. Кара-Мурзы, а потому, что Украина как административно-территориальное образование, которому все еще приходится мучительно и тернисто пробиваться к статусу национально-государственного субъекта, имеет по части того самого административно-территориального деления и этносоциокультурной ситуации достаточно много предпосылок «кыргызации» с выходом в хаос (и совсем даже не «управляемый») вместо «стабильности и порядка» или как сейчас принято выражаться – «стабильности и реформ». Ибо, к сожалению, наше провозглашенное в Конституции государственно-территориальное единство все еще во многом шито белыми нитками, а от того, что эти нитки уже не раз насквозь пропитались кровью гражданских войн и конфликтов, качество их, увы, не особенно улучшилось. И политики вместе со своими консультантами из рядов политологов и прочих представителей социальных наук не слишком способствуют замене этих сермяжных, но изрядно подгнивших ниток прочными и тонкими шелковыми нитями гражданского и социального единения. Посему приходится озадачиться вопросом: может быть, пора отказаться от глобально-упрощенных политологических схем и обратиться за помощью к нейрофизиологии, чтобы сшить не территорию, а – для начала – собственные мозги, преодолев в себе шизофрению идентичности посредством незамысловатого аутотренинга: «Мы спокойны… Мы совершенно спокойны… Мы друг другу – не кыргызы. Мы друг другу – украинцы!»
Меня могут спросить: а как же вчерашние призывы к линчеванию? Видите ли, когда я говорю: «Мы друг другу – украинцы!» – то имею в виду людей… И именно в том случае, если люди, живущие в Украине, по-настоящему станут друг другу украинцами, они смогут оказать реальное сопротивление нелюдям. По моему скромному мнению.
