Арсенал средств и методов борьбы с инакомыслящими был довольно разнообразным.
 
Сначала использовались профилактические мероприятия, потом аресты. Недовольных пытались просто запугать. Для этого практиковались специальные «беседы» в органах КГБ, организовывались различные «кампании» в прессе. Если эти «профилактические» меры не помогали - применялись административные санкции, включая увольнение с работы. Заключительным актом репрессивных мер были арест и заключение.
 
Помимо обычного заключения, широко практиковалась отправка оппозиционеров в психиатрические больницы специального типа. Таким образом, власть пыталась всеми возможными способами изолировать от общества опасных для себя людей.
Отдельным направлением диссидентского  движения в Украине была борьба за свободу совести и вероисповедания. Советские конституции, принятые в разное время, не возражали этого права граждан. Но на практике руководство страны предпринимало разнообразных мероприятий против религиозных культов.
 
     В сентябре 1965 года в ЦК КПСС  пришло анонимное письмо:
“На Украине все больше накаляется атмосфера на почве национального вопроса в связи с желанием кое-кого в Киеве провести так называемую “украинизацию” школ и вузов... Неужели в ЦК КПСС не ясно, что нарушение любого “статус-кво”, а тем более в данном вопросе на Украине, приведет и вызовет враждебные отношения между русскими и украинцами, возбудит у многих людей низменные страсти в угоду и на потребу канадским “украинцам”... А для чего? Может, действительно, в Харькове, Донбассе, Одессе и т.д. надо всех обучать на украинском языке? Что же тогда называется великодержавным шовинизмом? Да еще осуществляемым в угоду мировому империализму”.
 
    Для московского руководства подобные “сигналы” на фоне отсутствия заметных успехов в “стирании национальных граней” звучали достаточно убедительно.
 
     Кроме этого, перепись населения 1970 года заставила московское руководство усомниться в справедливости тезиса о стирании в СССР национальных граней. Межреспубликанские миграции, межнациональные браки, свободное владение нерусскими этническими группами русским языком не стали массовым явлением.
      
  
   В 60-80-е гг. движение диссидентов в Украине, несмотря на ощутимые потери в своих рядах, сумело сохранить общую тенденцию, направленную на политическое, духовное и культурное возрождение нации. Несмотря не ужесточаемые  репрессивные меры властей против инакомыслящих. Продолжались преследования греко - католической и католической церкви на Украине, преследовались евреи и немцы, желавшие выехать на свою историческую родину.
 
      К изумлению и некоторой растерянности властей аресты не испугали публику и не отвратили ее от шестидесятников.
 
«Самым крупным сюрпризом истекшего десятилетия было то, что аресты 1965 г. не затормозили, а ускорили современное украинское возрождение, — писал об этом в 1970 г., уже имея историческую перспективу, Валентин Мороз. — Эра великого Страха — миновала. Аресты не испугали, а вызвали огромную заинтересованность — не только на Украине, но и во всем мире».
Репрессировать за украинский патриотизм в тогдашних условиях означало создать человеку ореол мученика и придать ему особую притягательность.
Началось многочисленное выражение сочувствия и солидарности с арестованными.
 
4 сентября 1965 г. Иван Дзюба использовал для этого свое выступление перед премьерой кинофильма «Тени забытых предков». Ему было поручено приветствовать создателей фильма от имени киевлян. Войдя на трибуну переполненного кинотеатра «Украина», после нескольких вступительных слов Дзюба сказал, что праздник национального искусства омрачен многочисленными арестами, и начал перечислять фамилии арестованных. Директор кинотеатра стал стаскивать оратора с трибуны. Чтобы заглушить слова Дзюбы, включили сирену.
Кто-то из зала крикнул:
 
— Кто против тирании — встаньте!
 
Из-за шума и суматохи мало кто услышал этот призыв, но все-таки несколько человек встали (двоих исключили за это из партии и выгнали с работы).
 
   Суды начались через полгода после арестов. Большинство судов сделали закрытыми — вероятно, чтобы скрыть ничтожность причины осуждения и его юридическую необоснованность. Тем не менее, стали известны несколько последних слов обвиняемых, державшихся мужественно и с сознанием своей правоты.
Михайло Осадчий, которого судили во Львове, так описывает происходившее около суда:
«Слава..., слава... слава...», - кричала толпа, запрудившая всю Пекарскую (такое было все пять дней). Нам бросали цветы, они падали на металлическую крышу машины, сквозь щели в дверях, к нам. Когда мы шли в помещение суда, то шли по ковру из живых весенних цветов, нам жаль было их топтать, но мы не могли наклониться — нас вели крепко, до боли стиснув локти...
— Михайло, держись! — крикнул из толпы Иван Дзюба Горыню, — держись! — Я лишь успел увидеть его лицо; увидел на какой-то миг, как Лина Костенко пробиралась сквозь строй охраны, ловко вложила в руку Мирославы Зваричевской плитку шоколада.
 
  Начальник изолятора как безумный метнулся к Мирославе и выхватил плитку".
Всех арестованных судили за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Приговоры были -  от нескольких месяцев до 6 лет лагерей строгого режима. Несколько человек были осуждены условно.
 
   В учреждениях и в институтах состоялись «проработки» близких к арестованным или
как-то выразивших им сочувствие. Десятки людей были исключены из институтов и уволены с работы. Но воодушевление не спадало. Организовали общественную кассу помощи безработным и семьям арестованных. Касса составилась из небольших, но регулярных взносов сочувствующих, сохранивших работу, и из нерегулярных более крупных взносов обеспеченной части украинской интеллигенции, в движении не участвовавшей.
 
   Лагерникам писали письма не только родные и друзья, но едва знакомые, а, то и вовсе незнакомые люди. Им слали книги, открытки, теплые вещи, старались использовать все возможности, чтобы выразить сочувствие и облегчить неволю.
Львовский журналист Вячеслав Чорновил собрал материалы об осужденных (биографические сведения, списки публикаций, выступления на суде, отрывки из лагерных писем). Сборник, названный им «Горе от ума», появился в самиздате с именем составителя на обложке.
Следующим после арестов 1965 г. и связанных с ними событий важной вехой украинского национального движения было 22 марта 1967 г. — очередная шевченковская годовщина, когда впервые власти предприняли попытку разогнать собравшихся у памятника Шевченко в Киеве.
 

    По свидетельству очевидицы Надии Светличной, 22 мая 1967 г. вечером у памятника Шевченко собралось несколько сот человек. Часа два-три все шло как обычно: у памятника выросла гора цветов. Время от времени на постамент забирался кто-либо из присутствовавших читать стихи.
 
     После 9 вечера вдруг появилось несколько милицейских машин. Из них вышли милиционеры, некоторые, судя по погонам, в высоких чинах. Они стали пробираться через толпу к постаменту, видимо, намеревались схватить очередного выступающего.
 
Но он заметил их и скрылся в толпе. Тогда милиционеры схватили первых попавшихся
4-5 человек и запихали их в свои машины, а сами вернулись в толпу, выкрикивая требование разойтись. Но собравшиеся не расходились. Более того: юпитеры, которыми милиционеры осветили место сбора, привлекли гулявшую в парке публику, и толпа увеличилась настолько, что пришлось перекрыть движение троллейбусов по прилегающей к парку улице. Милиционеры оказались рассредоточенными среди собравшихся.
 
    В каком-то месте образовался кружок вокруг человека в милицейских погонах.
Ему скандировали одно слово:
— Позор!
Этому примеру последовали остальные, и вскоре все милиционеры оказались в таких «засадах». Они с трудом выбрались из толпы и уехали, увозя арестованных. Находившийся на площади Микола Плахотнюк предложил идти в ЦК, чтобы требовать освобождения арестованных, извинений за оскорбление памяти Шевченко грубым разгоном и ущемление свободы слова. Человек 200-300 направились в ЦК. Они шли по тротуару плотной толпой. Заранее сговорились не петь, не кричать, чтобы не давать повода для обвинения в нарушении общественного порядка.
 
    По дороге в ЦК их встретили пожарные машины, демонстрантов окатили водой из шлангов, но они, молча, продолжали свой путь. Метров за 200 до здания ЦК путь был прегражден поставленными поперек улицы машинами, а перед ними стояла
цепочка людей — партийные и комсомольские работники, срочно вызванные в ЦК в этот субботний вечер. Демонстранты остановились и решили здесь дожидаться утра, когда появятся работники ЦК, чтобы предъявить им свои требования.
 

    Стояли на тротуаре, взявшись под руки, цепочками человек по пять, плотной колонной.
В половине второго ночи прибыл министр охраны общественного порядка Головченко со свитой, в которой узнали заместителя председателя украинского КГБ.
Головченко попросил демонстрантов изложить их претензии. Оксана Мешко вышла из толпы и потребовала освобождения арестованных. Головченко обещал, что к утру их отпустят, и просил утром прислать в ЦК делегацию от демонстрантов, а сейчас разойтись.
 
     Большинство послушалось, но человек 40 решили ждать освобождения арестованных. Часа в 3 ночи их привезли и выпустили на глазах у ожидающих.
Через несколько дней после демонстрации Плахотнюк и еще несколько замеченных на демонстрации людей были уволены с работы.
 

      
   В последующие годы власти больше не предпринимали милицейских разгонов собравшихся у памятников Шевченко.
 
   Однако, они, с одной стороны, заблаговременно предостерегали людей, находившихся «под подозрением», о нежелательности появления около памятника в этот день,
что  грозило увольнением с работы, а с другой, — стали проводить в этот день официальные фестивали украинской поэзии, казенная атмосфера которых отвращала от их посещения, их заполняли специальной публикой — комсомольцами, дружинниками и даже солдатами. Тем не менее, паломничество к памятнику Шевченко 22 мая продолжалось ежегодно до 1972 г.
 
   Украина была единственной из республик, поддержавшей правозащитную кампанию в связи с судом над московскими самиздатчиками Юрием Галансковым и Александром Гинзбургом в 1968 г. - основную часть «подписантов» составляли москвичи. Украинцы составляли более 18,8% от общего числа ее участников («Письмо 139-ти»).
 
    Вследствие усиления преследований «национализма» после 1967 г. реже стали публичные проявления национальных чувств, характерные для первой половины 60-х годов, и участились случаи анонимных выступлений. Так, в марте 1968 г. в Киевском университете и в Сельскохозяйственной Академии были разбросаны листовки с призывом бороться против русификации. Такие же листовки рассылались по почте. Вскоре в связи с этим были арестованы рабочие Киевской ГЭС, студенты-заочники Киевского университете А. Назаренко, В. Кондрюков и В. Карпенко. Их осудили за «антисоветскую пропаганду» соответственно на 5 лет, 3 и 2,5 года лагеря строгого режима. Несколько их друзей были исключены из университета.
Из-за ухудшения внутренней обстановки на Украине на фоне общего спада надежд на демократизацию после вторжения советских войск в Чехословакию в августе 1968 г. создалась атмосфера, которая стимулировала крайние, трагичные формы протеста.
 
    В ноябре 1968 г. совершил самосожжение украинский учитель из Днепропетровской области Василий Макуха (50 лет, политзаключенный сталинских лагерей, отец двоих детей). Макуха приехал в Киев 5 ноября 1968 г., в канун празднования годовщины Октябрьской революции вышел на главную улицу столицы Хрещатик, поджег себя и, горя, бежал по людной улице с возгласами «Да здравствует свободная Украина!».
Когда удалось погасить пламя, В. Макуху доставили в больницу, где через два часа он скончался. Насколько мне удалось разыскать, это первый случай самосожжения (в союзных республиках) в знак протеста против национального угнетения.
  Известно, что на Украине распространялась листовка об этом самосожжении (за что был осужден С. Бедрило). Вероятно, под впечатлением от самосожжения Макухи и Я. Палаха в феврале 1969 г. пытался совершить самосожжение Николай Бреславский, 45-летний учитель из Бердянска, тоже, как и Макуха, узник сталинских лагерей, отец троих детей. Его удалось спасти, и он был осужден на 2,5 года лагеря строго режима за «антисоветскую агитацию и пропаганду» (Бреславский имел при себе плакаты с протестом против русификации).
 
    В конце 1970 г. случилось еще одно трагическое событие — была убита киевская художница Алла Горская — общая любимица, мастерская которой в течение всего предшествующего десятилетия была постоянным местом многолюдных собраний шестидесятников. Алла поехала в город Васильков в часе езды от Киева к свекру— и была найдена с проломленной головой в погребе его дома. Сам свекор — старый больной человек — был найден мертвым за несколько десятков километров от дома.
Обстоятельства гибели Горской и особенно расследования этого убийства породили общую уверенность в причастности к нему КГБ, сотрудников которого раздражало дерзкое бесстрашие художницы на допросах и ее роль «заводилы» среди киевских шестидесятников.
На похоронах Аллы выступили ее друзья — Иван Гель, Евген Сверстюк, Олесь Сергиенко. Через некоторое время все трое расплатились за смелые гражданские речи арестом.
К концу 60-х гг. стало меньше публичных выступлений в защиту национальных прав, но активизировалась самиздательская деятельность.
В 1965 г. при обысках, проведенных у арестованных и в их окружении, самиздатский «улов» был очень бедным, что свидетельствует о слабом развитии самиздата. Лишь в единичных случаях находили одну-две статьи, чаще всего — анонимный памфлет «По поводу суда над Погружальским» о пожаре в украинском отделе киевской библиотеки. Однако вскоре после арестов 1965 г. появился сборник В. Чорновила об этих арестах и книга И. Дзюбы «Интернационализм или русификация?», законченная в декабре 1965 г. Эти две работы стали наиболее популярными в украинском самиздате. Они были изданы за рубежом на украинском и европейских языках.
 
   Кроме книг Чорновила и Дзюбы, довольно широко распространились публицистические выступления С. Караванского, написанные в форме жалоб в соответствующие советские инстанции. Караванский приводил скрупулезные доказательства русификации Украины и полного несоответствия русификаторской политики партийным программным документам и советским законам.
    
   Во второй половине 60-х годов украинский самиздат обогатился статьями Е. Сверстюка («Собор в лесах»), В. Стуса («Место в бою или расправа?») в защиту И. Дзюбы, М. Брайчевского («Воссоединение или присоединение?» — об истории отношений Украины и России), Л. Плюща (писавшего под псевдонимами Лоза, Малоросс и др.) и В. Мороза. Последний, еще находясь в мордовском лагере, передал на волю «Репортаж из заповедника имени Берия», а, освободившись написал статьи: «Среди снегов» (призывавшую к «апостольскому» служению Украине), «Дантон и Датон» и «Хроника сопротивления» — о разрушении украинской культуры и русификации. М. Осадчий, освободившись, отдал в самиздат книгу «Бельмо» — автобиографическую повесть с описанием ареста, суда и лагерных лет. Довольно широко ходило в самиздате коллективное письмо творческой молодежи Днепропетровска, за которое получили лагерные сроки И. Сокульский, Кульчинский и Савченко.
      
    Вполне профессионально составлялось и информационное издание — начавший выходить в январе 1970 г. «Украинский вестник». Его появлению способствовало знакомство с московской «Хроникой текущих событий», регулярно переправляемой на Украину. В «Хронике» украинские материалы составляли лишь небольшую часть сообщений, были кратки, и многие события оставались неизвестными. Однако из-за отсутствия собственного информационного органа часто бывало так, вспоминает Плющ, что киевляне узнавали о событияхв городе, именно из московской «Хроники».
Редакция его, как и у «Хроники», была анонимной. Можно лишь сказать, что в обвинительном заключении по делу В. Чорновила (Львов) ему приписывалось участие в издании «Вестника»; а киевляне В. Лисовой, Н. Плахотнюк и З. Антонюк обвинялись, среди прочего, в его распространении.
 
   К этому времени самиздат на Украине распространился довольно широко. Во время обысков 1972 г. только во Львовской области было изъято более 3 тысяч экземпляров самиздатских произведений.
1 июня 1970 г. вторично был арестован Валентин Мороз. Его осудили на 9 лет тюрьмы и лагеря плюс 5 лет ссылки. Жестокость вынесенного ему приговора была показателем нового этапа репрессий. Осуждение Мороза вызвало многочисленные и очень резкие протесты участников украинского национально-демократического движения. Такой же бурный протест вызвал арест (в декабре 1971 г.) Нины Строкатой, жены Святослава Караванского — «вечного узника». Возник комитет защиты Строкатой, в который намечалось ввести не только украинцев, но и москвичей-правозащитников. Комитет подготовил два информационных бюллетеня о Строкатой и ее деле. Этот комитет был первой попыткой открытой правозащитной организации на Украине. Однако массовые аресты в январе 1972 г. не дали ее осуществить.
 

    Аресты эти начались 12 января одновременно в Киеве и во Львове. К 15 января были арестованы в Киеве: Иван Светличный, Леонид Плющ, Евген Сверстюк, Василь Стус и другие известные «шестидесятники», а несколько позднее — и Иван Дзюба; во Львове — Вячеслав Чорновил, Михаил Осадчий, Стефания Шабатура, Иван Гель, Ирина Стасив, а позже — ее муж Игорь Калынец и др.
В 1972 г., как и в 1965-м, решение об арестах, несомненно, было принято «централизованно»: почти одновременно с арестами на Украине — с 14 января — начались аресты в Москве и в Новосибирске по делу о «Хронике текущих событий». Но на этот раз украинские гебисты явно готовили свою часть акции заранее и провели ее согласно гебистским законам.