Продолжаем попытку нетрадиционного взгляда на историю страны последних 90 лет в желании выяснить, почему соотечественники не объединяются в стремлении к общественному прогрессу, а разделяются, причём, жёстко и непримиримо. Попытку выяснить, где же он проходит, украинский общественный водораздел. В предыдущей публикации ( 07.06.2010г. ) я отметил, что одним из важнейших составляющих поступательного развития общества  является правильный подбор и расстановка кадров. Почему же в Украине восторжествовал так называемый «узбекский» принцип кадровой политики, то есть покупка и продажа должностей?
 
Часть 2.   Новый старый класс.
 
Много лет назад, вращая ручку настройки приёмника,  сквозь индустриальный грохот советских “глушилок” удавалось расслышать чтение запрещённых работ узника совести Милована Джиласа.
Ныне на книжных прилавках всё – от Кропоткина до Макиавелли и от Колчака до “Майн кампф”. Но Джиласа что-то не видно. Неужели с распадом соцлагеря исчез открытый и описанный им “новый класс”? Или опального философа-марксиста боятся теперь уже и  новые правители?
А новые ли они?  
Много крат слыша выражение “революция”, попробуем-ка его проанализировать – не зря ведь корпели над конспектами по политэкономии и прочим скучным наукам…
Революция – стремительная смена властной элиты. Главный вопрос любой революции – вопрос о власти, в чьих она руках оказывается и из чьих рук уходит.
Если оказывается.
И если действительно уходит.
В чьих руках она была и что было за общество, где прошла наша молодость?
В текстовках к рисункам художник-коммунист Херлуф Бидструп называл свою страну  “обществом всеобщего потребления”. А у нас?
Если немножко вдуматься, то советский строй правильней всего было бы охарактеризовать как “общество всеобщего распределения”, где деньги не являлись мерой вклада в общественный продукт, а играли вспомогательную роль.
Если “их” строй – благо для потребителя, то в “нашем” обществе основной  потребитель (он же и производитель) был поставлен на задворки жизни и мог расчитывать только на то, что для него сверху милостиво “выбросят” -  товар, квартиру, путёвку. В то же время решающей,  ключевой фигурой  были  представители иной социальной группы -  не способной к созданию ни материальных, ни, тем более, духовных ценностей, а занимавшейся исключительно  их распределением.
Формироваться эта прослойка начала ещё в январе 1918 года после разгона большевиками легитимного законодательного органа и последовавшего за этим расстрела рабочей демонстрации в Петрограде, что спровоцировало сначала “горячую”, а затем на десятилетия вперёд “холодную” гражданскую войну.
Представители этой прослойки в особой характеристике не нуждаются, они весьма ярко описаны в художественной литературе – вспомните хотя бы  тружеников “Геркулеса” у Ильфа и Петрова. А в научной литературе как раз они и стали предметом исследований  запрещённого доныне учёного-марксиста Милована Джиласа.
Система тотального распределения делала невыгодным производство, поэтому пришлось от неё отказаться, хотя и частично, и временно, и дорогой  ценой.  По сути,  такой ценой кратковременного возврата к здравому смыслу стали тысячи и тысячи жизней восставших тамбовских мужиков и кронштадтских матросов.
На время нэпа эта публика не исчезла, а только затаилась. К её счастью, лидер страны, не имевший (да и не могший иметь) должного авторитета среди соратников, сделал своей опорой именно её. Негласно.
В. И. Ленин в последних работах и записках (два предпоследних тома последнего советского издания) называл их “комговно”.  Джилас называл “новым классом”, во времена “перестройки” их именовали “номенклатурой”, мы же для удобства дальнейших рассуждений назовём  так, как иногда называют их в быту неискушённые в политике люди (смягчив грубость русского языка латинской транскрипцией) - torgashnja.
Впоследствии в нашем обществе элементы нормальных рыночных отношений причудливо сочетались с тотальным распределением, а torgashnja   заняла доминирующие позиции.
Легче всего torgashnja сформировалась в советской торговле, где именно эта узкая группка определяла, какой товар куда будет направлен, и, соответственно, хорошей или плохой будет выручка и зарплата конкретного продавца. Кроме того, открывая или перекрывая населению доступ к ассортименту товаров, torgashnja успешно решала личные житейские проблемы. Так, если в довоенные годы, несмотря на карточную систему, существовала сеть магазинов для ударников труда и так называемых торгсинов, то в позднесоветский период их место заняли “Каштаны”, “Берёзки” и подсобки на торговых базах. Не говоря уж о «спецраспределителях».
Прослойка torgashnjи сформировалась и в управлении промышленностью.  Поскольку в СССР материальные блага и карьерный рост руководителей зависели от выполнения плана, то саму эту величину стала определять достаточно узкая группа людей, а критерии были весьма сомнительны и зачастую субъективны. Помнится,  в одном из газетных интервью времён перестройки знаменитый директор Ивановского станкостроительного завода описывал, как в министерстве пытался выяснить, почему для его предприятия установлен один план, а для аналогичного – существенно меньший.  И услышал простой ответ: “Ты забыл, чей племянник там директором?!!”
С упоением torgashnja контролировала распределение материальных ресурсов. Запредельную глупость такого порядка иллюстрирует шедевр советского киноискусства, по сюжету  которого за ящиком гвоздей приходится проходить все инстанции – вплоть до товарища Ленина! И тот за пару минут  изыскивает гвозди, осчастливив просителя.
Правда, если бы самоотверженный коммунист Василий Губанов был бы ещё и немножечко марксистом, то   непременно задумался бы над вопросом: а для чего первоначально предназначались гвозди, для какой другой стройки, которая теперь, конечно же, приостановится? А если ни для какой другой стройки не предназначались, то почему Предсовнаркома не отправит гвозди в свободную рыночную продажу, а сидит на них подобно Плюшкину?!!
И пришёл бы к выводу: распределение материальных фондов есть функция власти – к тебе идут просители, а ты их караешь, либо милуешь. Небескорыстно.
Тorgashnja сформировалась также и в правоохранительных, и в контрольных органах, где эта маленькая группка людей,  по сути, занималась, и также небескорыстно,  распределением судьбы конкретного человека: окажется ли он по ту, или останется по эту сторону колючей проволоки (а нередко – останется ли в живых вообще). Особенно в годы, когда названные органы превратились, по сути, в кадровые агентства по оргнабору рабсилы в отдалённые районы (“зека”) или впоследствии на малопрестижные и опасные работы (“химики”).
Задача облегчалась тем, что законы были составлены таким образом, что любой житель страны, а в особенности, руководитель, не мог успешно работать, не нарушая их.  Если же реальность уж слишком не подпадала под  описание состава преступления, то восседавшая в судейских креслах torgashnja прибегала к абсолютно произвольной трактовке Уголовного кодекса (художественными средствами это описано в пьесе В. Войновича “Трибунал”).
Забавно, что административно разобщённая, но идейно единая torgashnja, декларируя (чтобы выжить) социалистический образ жизни, тем не менее, свою деятельность строила абсолютно по-капиталистически. Давая взятку за назначение на должность, пребывая в которой можно сторицей брать взятки самому, человек действовал вполне по Марксу: “Капиталом чиновника является его должность!” То есть, как нас и учили: деньги – товар (то есть, должность) – деньги плюс.
Для подтверждения своей версии автор за отсутствием времени не вскрывает другие сферы советской жизни (наука, образование, профсоюзы, государственный менеджмент), которые поразила torgashnja, а в особенности связи друг с другом её представителей из разных сфер. Читатель способен это сделать и сам, причём, гораздо полнее.
Посмотрим, каким изменениям подверглись общественные отношения в конце восьмидесятых – начале девяностых годов и насколько новыми являются наши правители. Об этом – в следующей публикации.
P.S. Автору не очень-то нравится словечко torgashnja, поэтому, хотелось бы, чтобы специалисты взяли труды Джиласа и его последователей и попробовали посмотреть на наше общество, исходя из их наработок. Тогда, возможно, родится другой, более удобоваримый термин.
 
Анатолий Иванко