Палач!
Каменной тяжестью застенков это слово давит на меня. Крепко сжато в кулаке отполированное древко топора. Широкое лезвие отбрасывает кровавые блики на почерневший помост, покрытый обрывками кожи и блестящими, как сахарные кристаллики, осколками костей. Костяшки пальцев побелели от яростного напряжения, на волосатых фалангах запеклась кровь. Лицо искажено гримасой ненависти.
 
Взмах!
Удар!
В воздетой руке болтается схваченная за волосы голова. Толпа ревет в пароксизме восторга и отвращения. Свежая кровь брызжет на стоящих в первых рядах, окропляя помост и сапоги палача. Мяч головы летит в плетенную из лозы корзину, доверху забитую кроваво-черными кусками мяса. Вся эта масса обклеена слипшимися водорослями волос.
 
Ух, жуткая картинка. Средневековая, наполненная ржанием коней, нечистотами, текущими по тесным, кривым улочкам, посыпанными соломой и навозом, готическими громадинами церквей, подавляющих своим величием смрад города. Слава Богу, это в прошлом! А слава ли? Может все наоборот.
 
Кто тут призывает к возвращению вшивых, но благородных дворян? Или набожных принцесс, наивно гордившимся тем, что до замужества ни разу не купались? Каково муженьку-то пришлось, страшно представить! А может диких попов, в припадке религиозного экстаза сжигавших женщин и детей? Нет – я точно не приверженец антисанитарии и невежества.
 
Зададимся вопросом – кто такой палач? Чем это слово так страшит современников. Почему вздымают из адского пламени свои руки кровавые призраки сталинского НКВД, скалит зубы лик Малюты Скуратова-Бельского и поправляет простенькое стальное пенсне Генрих Гиммлер? Они-то как раз убийцы, преступники, коим нет места среди живых.
 
Палач – олицетворение неотвратимости наказания.
Палач – утешитель обездоленных и униженных.
Палач – гарантия незыблемости закона.
 
И нечего тут возмущаться! Это правда, это – почетная роль служителя людской и сакральной справедливости. Первые палачи были служителями многочисленных культов времен младенчества цивилизаций. Древние божества требовали справедливого возмездия. И кровь лилась за кровь, рубились руки и выжигались глаза. Боги созерцали кишки убийц и клятвопреступников, раскиданные вокруг изваяний. Боги были довольны. Жрецы-палачи заслуженно пользовались уважением и дарованными привилегиями.
 
Старые боги ушли. На их место вломились новые, слабые и нерешительные. Цивилизация стала искажаться, мораль приобрела причудливые, патологические формы. И вот уже дерьмо нельзя назвать дерьмом – все кривятся в брезгливых гримасах. Плотская любовь, смерть и нечистоты, само человеческое тело стали табуированными темами. Человек укутался в мешок одежд, натягивая на глаза капюшон и паранджу.
 
Палач утратил величие служителя Ананке! Теперь он червь пред лицом Шаб-Ниггурата! Трусливое общество сначала прикрыло его лицо колпаком. Обезличенное возмездие продолжало свое дело еще несколько столетий. Этого им показалось мало. И цивилизация совершила губительный шаг – обезличив само преступление! Сам принцип возмездия был сотрясен до основ, неясный контур которых теряется в людском подсознании.
 
И что интересно, всем стало по-идиотски легче. Особенно преступникам. Видимо сознание облегчилось посредством утраты принципов, хотя должно было отяготиться. Раньше как было – Витя украл что-то, например – шапку. Витю ловили, выводили на городскую площадь и секли. Или вот, дал Витя Васе по лицу, а Вася не будь дурак – к городской страже; Витю – в кандалы и снова на площадь – пороть. Про рецидив и его последствия я промолчу, а то гуманисты закидают меня какашками.
 
Теперь все иначе. Украл тот самый Витя шапку, поймали его и волокут в суд. Так-с, а вот и самый гуманный суд в мире. Или, положим, негуманный буржуазный, расистский и социально несправедливый. Разницы никакой! Суд рассматривает уголовное дело, и всплывают удивительные вещи. Оказывается Витя не очень-то и виноват. А может и вовсе – невинный ягненок.
 
Мы, наконец, нашли истинного виновника – это общество! Бедняга Витя рос в нехороших условиях, папа бил его по заднице, а соседские мальчишки – по морде. Папа оправдывался: «Бью, потому, что зарплата маленькая. На водку хватает, на еду не шибко». Мальчишки жаловались на отсутствие стадиона. Вина, как вода на паркете, растекалась и пропадала в щелях. Теперь она распределилась на всех.
 
Да, и наши родители тоже несут часть вины за преступления Вити. И ты, читатель – тоже. Все мы ответственны за шапку, за побитую морду, за трупы, закопанные и скинутые в шахты, за миллионы жертв коммунистического режима. За всё и всех! И все, до одного!
 
Что, не нравиться? Мне тоже.
И вот уже Витя сам жертва преступного общества. Мы должны пожизненно выплачивать ему денежные компенсации, обеспечивать усиленное питание, носить на руках и облизывать. Ведь преступник – это жертва в нашем искаженном сознании. Преступное благодушие жучком-древоточцем издырявило общество. А сколько таких «жертв» в Украине?
 
Витя теперь ездит на роскошном лимузине. Давит кошек, собак и прохожих. Нам сообщают, что общество понесло возмездие за несправедливое отношение к маленькому Витюше. Вити насилуют и убивают, грабят и бесчинствуют. А палач ушел от нас. Мы сами его прогнали. Но было мне видение…
 
Его широкое лицо сияет улыбкой. Он идет по траве, легонько помахивая секирой, весело сбивая шарики одуванчиков. Белые пушинки скользят по вышитой бисером жилетке, перепоясанной ременной плетью с резной рукоятью. Он проводит большим пальцем по блистающему алмазной гранью острию широкого топора. Палач доволен, орудие правосудия отточено, подобно самурайскому мечу. Он приближается…