Быть женщиной – ужасно трудная задача, поскольку состоит она главным образом в том, чтобы иметь дело с мужчинами.
(Джозеф Конрад)
С умным мужчиной способна совладать и последняя дура; но чтобы справиться с дураком, нужна очень умная женщина.
(Редьярд Киплинг)
Речь в данной заметке пойдет вовсе не о воплощенной мечте Партии Регионов, которой удалось, наконец, ценой неимоверных усилий, пренебрежения всеми и всяческими правилами игры и сотен миллионов долларов, потраченных на предвыборную и послевыборную кампании, сменить на посту премьер-министра Украины женщину существом другого пола. То есть речь пойдет не о привычном для нашей практической политики свинстве, а о свинге. Точнее, о свопинге. Обмене женами, но без секса, в отличие от свинга, предполагающего секс с чужой женой, но без обмена (и без обмана).
8 марта канал «1+1» запустил в эфир свой новый проект под названием «Меняю жену». Фабулу этого реалити-шоу в подробностях пересказывать нет необходимости, поскольку оно сразу вырвалось в хиты и удерживает самый высокий рейтинг зрительских симпатий среди передач указанного телеканала. Но сами типажи и взаимоотношения, складывающиеся между ними, наталкивают на некоторые антропологические наблюдения и рассуждения о том, что же мы, украинцы, в конце концов собою представляем.
Как известно, такого рода шоу построены на эксплуатации эффекта культурного шока или по крайней мере социальных и культурных контрастов: подбирая для каждого выпуска по две пары супругов, по происхождению своему, уровню и стилю жизни – словом, общему бэкграунду – достаточно сильно удаленных друг от друга (хотя и без особых изысков, под которыми я имею в виду ротацию жен в семьях, состоящих, с одной стороны, из вчерашних школьников и сегодняшних студентов, а с другой – из бриллиантовых кавалеров ордена «Замужество и героизм», по совместительству ветеранов Первой мировой войны, а еще того хлеще – из двух пар, состоящий из четырех геев). По иронии судьбы такого рода марьяж-представления убедительно демонстрируют, насколько далеко ушла цивилизация от собственных полупервобытных еще истоков. Клод Леви-Строс, например, в книге «Первобытное мышление» показывал, каким образом первобытные сообщества гармонизируют отношения между собой и укрепляют внешние социальные связи (говоря словами первоисточника, осуществляют «реципрокную пригонку социальных групп»), используя механизм обмена женами (в ходе и результате которого жена представляет собою эдакий символ «дружбы народов»). В современном обществе обмен женами превращается в яркое свидетельство того, насколько разнимся мы внутри одного общества и как почти до невозможности трудно добиться консолидации этого общества не то что на политическом – на семейно-бытовом уровне.
При этом следует отметить, что миф о «щырости» украинцев – не такой уж и миф. Продюсер украинской версии Оксана Кучера в одном из интервью упоминала о каких-то опасениях по поводу восприятия этого проекта телезрителями – «потому что это западный формат, и он не совсем приспособлен к нашим ментальным особенностям». Действительно, не приспособлен – и хорошо, что не приспособлен! Именно благодаря этому украинская версия придуманного, как и почти все остальное на телевидении, в Великобритании реалити-формата «Wife Swap», в выгодную сторону отличается органичностью и естественностью реакций и поведения участников, что позволяет осуществлять на его основании как анамнез, так и диагноз (вопрос только в том, как все это лечить).
В самой Британии, мультикультуральной не только в рамках «островов Океана» (так с раннего средневековья называли Британские острова), но еще больше в широких пределах Содружества, шоу часто получало социально-антропологический крен и служило иллюстрацией лозунга Celebrating Diversity («Да здравствует разнообразие!»), что вполне логично для бывшей мировой империи; фактически о нем можно говорить как о модели межчеловеческих отношений на уровне всего человечества в условиях глобализации. В США, как водится, формат шоу преобладает над содержанием, которое зачастую совершенно выхолащивается, особенно когда для участия в нем приглашаются какие-нибудь знаменитости (что случается не так уж нередко и полностью профанирует идею, если таковая вообще присутствует). Метастазы «Обмена жен» проросли еще в доброй полусотне стран и составляют теперь поле серьезного и широкого антропологического исследования. Слишком серьезного и слишком широкого, поэтому ограничимся родным материалом, гораздо более близким и понятным.
Из трех выпусков, «уже пока» представленных телезрителю, один был явно натужной попыткой продемонстрировать, что и Украина – экзотическая мультикультуральная страна: с одной стороны, семья чернокожих мусульманских выходцев из Африки, с другой – очень средняя (и вполне среднестатистическая) украинская семья, в результате чего эта самая украинская семья (особенно женщина) пережила настоящий культурный шок, а афроукраинская семья избавилась (благодаря женщине) от тараканов в съемной квартире. А вот в первом и втором выпусках очень удачно были заданы модели, регенерирующие ассоциации с Украиной «нескольких сортов», притом что обе модели были одновременно и схожи между собой, и несхожи в своей типичности.
В обоих случаях соблюдался принцип вирилокальности, т.е. жена перебиралась на место жительства мужа с детьми, причем в обоих случаях переселялась «киевская жена» (в обоих случаях то, что называется «столичная штучка» или по меньшей мере с претензиями на «штучность», а точніше – штучність, вже без жодних претензій, а як прикра констатація) в сельскую местность. Сельская местность в первом случае представлена местечком Седнев Черниговской области на полторы тысячи жителей, но с достаточно славной историей (известно как Сновск и мощная крепость с 1068 года и по этому поводу внесено даже в «Список історичних населених місць України», в XVII–XVIII вв. – как сотенное местечко Черниговского козацкого полка, по поводу чего в Седневе воздвигнуты были великолепная Кам’яниця полковника указанного полка Якова Лизогуба, в которой одно время пребывал сам Тарас Шевченко, а также церковь Благовещения и деревянная церковь Св. Юра – все в конце XVII столетия, потому – архитектурные и историко-культурные памятники), которая теперь так ярко оттеняет бесславное настоящее поселения. Во втором случае дело происходило в селе Космач Косовского района Ивано-Франковской области, в Прикарпатье, с населением около 6 тысяч человек, сегодня даже со своим гуцульским ансамблем песни и пляски, снимавшимся в фильме «Долина синих скал» и достойном, может быть, сниматься в «Тенях забытых предков», а в прошлом – с активным участием жителей в движении опришков (сам Олекса Довбуш тут промышлял и в конце концов славно погиб), так что здесь связь времен не очень прервалась, и Космач до сих пор остается одним из немногочисленных островков традиционной украинской культуры, совершенно не отвечающим критериям «депрессивного региона» (каковым титулом Дмитрий Табачник наградил всю Западную Украину). В Google Earth имеется целый ряд мальовнычих снимков местности со склонов горы Штевйора, пользующихся популярностью у туристов.
Разница между двумя сельскими семьями с точки зрения материального благополучия и устроенности приблизительно такая же, как и разница между двумя сельскими регионами: седневские герои шоу живут в какой-то перманентной полуразрухе, напоминающей немытую Россию времен М.Ю. Лермонтова… впрочем, чего мелочиться – всех времен: поникший щербатый забор, домашний интерьер не слишком отличается от интерьера курятника, ни о каких удобствах, кроме тех, что во дворе, покосившихся еще похуже забора, ни о каком газе, горячей воде, ванне, чашечке кофе или хотя бы какаве с чаем не может быть и речи; в Космачах же – традиционная до классичности, любовно ухоженная усадьба настоящего ґазды, очень чистая, великолепно и с неожиданным, ввиду распространенных и крайне живучих стереотипов восприятия крестьянского быта, вкусом отделанная хата (в отличие от обделанной в Седневе), прекрасное хозяйство со свинками, коровой и курочками, абсолютно надежный и упорядоченный быт.
Несмотря на ощутимую разницу в обустроенности и приверженности традиционной культуре, обе сельские жены – женщины спокойные, хозяйственные, по-крестьянски приторможенные, неконфликтные, чтящие патриархальные устои быта и незлобиво переносящие неудобства или особенности жизни за пределами городской черты. «Огни большого города» (© Чарли Чаплин) их ни восхищают, ни пугают, они им просто безразличны, чужды своей претенциозной суетностью, поскольку не укладываются в разумные обоснования привычного для них стиля жизни, своей тихой размеренностью соразмерной с вечностью или по крайней мере с историей. Словом, НОРМАЛЬНЫЕ люди, вполне естественные и вызывающие симпатию уже хотя бы поэтому, а еще и тем, что обладают вполне достаточным уровнем культуры, поскольку имеют систематизированные представления о житейских ценностях и умеют поведать о них на снова-таки несколько неожиданно грамотном разговорном языке (в первом случае – русском, во втором – украинском).
В благодарность за эту благородную естественную простоту стольный град предлагает двум женщинам двух откровенных типчиков – «креативного менеджера» и барыгу рангом пониже – таксиста; хамоватых, неврастеничных, весьма недалеких и даже без потуг быть далекими, очень полуграмотных (что относится и к культуре речи, в которой нет и признаков чистоты речи народной), но при этом чрезвычайно, хотя и совсем не обоснованно, апломбированных и безмозгло напыщенных. Все, что они могут предложить своим «новым» женам в ответ на предлагаемую теми очевидную обеспеченность домашнего уюта – жалкие и натужно-убогие павлинье-фанфаронские попытки продемонстрировать большую разницу между жизнью в мегаполисе и в «ничтожной сельской глуши», а также свою благоговейную причастность к первой. «Креативный менеджер» пыжится поразить свою гостью посещениями спа-салонов, суши-баров (в которых единственный раз демонстрирует свою эрудицию, говоря о необходимости есть суши с помощью палочек) и театров, в которых зрителям вроде него самого в течение всего спектакля постоянно кто-то звОнит, чтобы «порешать вопросы»). Таксист скромнее в своих претензиях, но столь же безнадежно некреативен, как и его «креативный» аналог: он тщится показать превосходство города над деревней (помните ленинское: «Город неизбежно ведет за собой деревню. Деревня неизбежно идет за городом»?), запекая закупленные в супермаркете каштаны в микроволновке (и загаживая при этом микроволновку) и заставляя свою временную хозяйку посетить зачем-то картинг-центр (впрочем, почему зачем-то – таксист как-никак, а что еще требовать от таксиста, кроме как привычки крутить баранку?). Обе женщины реагируют на эти соблазны вполне адекватно, т.е. не «как в афишу коза» (© Владимир Владимирович, но Маяковский), а как на не имеющие никакого отношения к реальной жизни пустопорожнюю ерунду и запыливание-замыливание глаз – запыливание для форсу, а замыливание – чтобы скрыть собственную бессодержательность. В ответ они получают до скучного одинаковую и предсказуемую реакцию «столичных джентльменов»: «креативщик» прямо называет в комментариях жену из Седнева «дикаркой» (ну как же, не врубается, насколько употребление суши, да еще с помощью палочек, поднимает статус человека! – без палочек, поди, человек никак не будет «звучать гордо» – © Сатин, Максим Горький, он же А.М.); таксист весьма галантно заявляет, что жена из Космача ничего не смыслит в отдыхе, совершенно уработалась, а потому выглядит намного старше своих лет, а его старшая дочь-подросток, оттопырив губку, называет ее «селючкой». При этом – никакой благодарности за добротную крестьянскую кухню, за то, что «селючка» буквально слету находит общий язык с избалованной младшей дочуркой, которая принимает ее мораль и даже начинает по-своему защищать приемную маму от родного отца, демонстративно отказываясь по ее просьбе от ранее любимой своей игрушки – мобильного телефона. И никакого понимания того, что сами эти ребята – гораздо более темные, хтонические существа, «сущие пущества» (© Амели Пулен, Жан-Пьер Жёне), что им до этих крестьянок в общечеловеческом плане расти и расти, хотя при их представлениях о росте это практически невозможно, ибо под ростом они разумеют исключительно «рост благосостояния» и способность мимикрировать под аристократов, вместо устриц довольствоваться суши и жареными каштанами, ибо они – не более чем вчерашние сегодняшние Вареники из водевиля Михайла Старицкого «По-модному», даже не господа Журдены из «Мещанина во дворянстве» Мольера.
Что же касается «киевских штучек», для них на деревне все сложилось несколько по-разному. Жена «креативщика», как и он сам, весьма высокого о себе мнения, но еще более невысокого полета. Она держит салон красоты, предназначенный в первую очередь для того, чтобы хозяйка нежила в нем свое тело, белое да румяное. Из иностранных слов она знает только «гламур» и его производные: «гламурненький», «гламурненько» (которые произносит, как и положено типичной жене типичного Вареника, или современной Проне Прокоповне, с глухим придыхательным, по-научному фрикативным, «г»), чего ей, по всей видимости, вполне достаточно. На встречу «сменному мужу» едет, мечтая встретить «гламурного мальчика», а вместо попадает в настоящий тихий ад по-настоящему, а не по Дмитрию Табачнику, депрессивного региона – и совсем не западноукраинского – с тремя маленькими детьми и смиренно- безмолвствующим, а потому совершенно безответным и беспомощным отцом семейства. Все, что ей остается в условиях отсутствия соляриев, джакузи и суши с палочками – проявлять видимость мужества женщины, входящей в горящую избу (© Николай Некрасов), и сетовать на то, как здесь все «негламурненько», особенно штакетно-деревянный нужник в глубине двора, в котором хочется не столько нужду справить, сколько утопиться подобно Ивану Семеновичу Баркову. Ни о каком диалоге, ни о какой состыковке стилей жизни и стилей восприятия говорить не приходится. Глухо сдерживая свое раздражение в течение первых трех дней, пока в соответствии с правилами игры приходилось жить по уставу «принимающей стороны», во второй части «спа-богиня», как бы отяготившись «бременем белого человека» (© Редьярд Киплинг) и осознав собственную цивилизаторскую миссию, воспользовалась возможностью диктовать собственные законы поведения в семье и социуме и превратилась в настолько форменного диктатора, что это вызвало реакцию, типичную для всех забитых крестьян, проживающих в депрессивных регионах: муж, отец и «глава» семейства попросту сбежал, причем исчез бесследно. Его не могли найти ни близкие, ни съемочная группа, а вернулся он к концу недели, чтобы встретить родную и законную женушку из командировки в киевские суши-бары.
Модель и мораль из этих трех историй вырисовывается достаточно четко, и это не модель «превосходства города над деревней». Это модель превосходства жлобов (людей простых до воровства, в тургеневские времена именовавшихся мещанами) над обычными (просто простыми) людьми. Людей, вместо амбиций обладающих наглостью и завистью, вместо интеллекта – хитрозадостью, вместо хоть какой-то культуры – тягой к «гламурности» и потугами на нее, вместо «сокровищ на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапываются и не крадут» (© Иисус Христос, Левий Матфей) – «сокровищами на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут» (© Иисус Христос, Левий Матфей), причем чаще всего сокровища эти не на «столбовой дороге прогресса» собраны, пусть даже сугубо материально-технического, а в придорожной канаве, в которую сбрасываются отходы настоящей цивилизации. И эти-то маргинальные элементы человечества утверждаются в средоточии нашей социальной жизни, «ничтоже сумняся» (© апостол Иаков) диктуют собственные «понятия» и без всякого зазрения спихивают не обладающих аналогичными представлениями о статусе и достоинстве людей на обочину. На обочину обочины. Далеко же мы зайдем таким курсом, товарищи.
Давно привычным словесным упражнением стало разглагольствование об украинцах как о народе толерантном, «элегантном», гостеприимном, радушном, душевном, даже несколько плакучем, и т.д. и т.д. Чтобы стряхнуть с себя этот пошло-мифологизированный образ, напомню слова о немцах Фридриха Шлегеля, самого немца: «Говорят, что немцы, пока речь идет о высотах художественного вкуса и духе науки, являются первым народом мира. Конечно, только имеется очень мало немцев». Имеется очень мало украинцев, панове, да еще и этих имеют кто во что горазд. Грустно это совсем.
Но все-таки они есть! («И все-таки она вертится!» – «Вона – це Україна!») Вот пару человек в проекте «Міняю жінку» нашлось из села Космач, а среди участников телецикла одна героиня – вторая «киевская жена», которая барменша – по-настоящему нашла их для себя. Она поняла, что традиция – это не что-то замшелое и отсталое и не что-то искусственно-показушное, исключительно для туристов; это не вхолостую буксующий столетиями механизм передачи давно неактуального содержания, не «шароварная культура»; это – подлинное содержание жизни, наполняющее семейные отношения порядком и спокойствием, добровольной субординацией по отношению к чему-то гораздо большему, чем муж, жена, дети, сексуальные удовольствия или гендерная проблематика; это – форма взаимной поддержки, благодаря которой в семье никто никогда не ссорится, и это не скучно, а весьма трогательно, благодаря которой мораль, преимущественно религиозная, подсказывает людям необходимость совершения молитвы (более эффективной, чем самое продвинутое нейролингвистическое программирование); еженедельного посещения церкви, а не картинг-центра; ношения по специальным случаям традиционной одежды, смотрящейся сейчас просто ультра-модно, но при этом совершенно не навязчивой до оскомины, в отличие от моды кутюрно-гламурной. В этом внешне маленьком, но внутренне всеобъемлющем мире все настолько гармонизировано, что даже животные отличаются покладистым характером и домашний петух ведет себя по-джентльменски, уступая место у кормушки «девочкам» (как любовно называет барменша из Киева своих временных подопечных из курятника). При этом досуг не ограничивается только церковью, танцями, співами та посиденьками в традиційній одежі; тут люди и на лыжах по склонам кататься, и с трамплинов попрыгать умеют, веселясь при этом не «ни па децки», а именно по-детски – искренне и с полным удовольствием. И гостья из столицы не только поняла, но и явно приняла этот «селянский» стиль жизни, причем не только в качестве игры. Ей нравилось примерять и носить гуцульскую одежду, по утрам пить не кофе, а каву, стоя на крыльце в овчинной тужурке и глядя на тихо плавающие в воздухе хлопья снега. И очень похоже было на то, что, будь ее воля и не будь у нее мужа-таксиста с двумя подыспорченными дочками, она бы… Потому что ей стало предельно ясно: жизнь в этой горской глуши куда насыщеннее при всей ее простоте, чем суетная коловерть в столице во всей ее пустоте. Лично мне это было ясно всегда, что позволяет завершить статью не столько советом, сколько добрым пожеланием: «Не ищите сокровищ на земле. Ищите настоящих украинцев. Желательно в самих себе».
