…А все, конечно, началось с Гостомысла и Рюрика. Оно и до них как бы ничего не прекращалось, но почему-то принято начинать с них. Вот такая как бы заданная точка отсечения, после которой уже начинается непосредственно «собирание земель российских». Почему? Очевидно, в силу складно выстроенной государственнической легенды, легко устанавливаемой в качестве основной операционной системы даже в самую слабую по параметрам голову – другого объяснения я не нахожу. Причем в данном контексте слово «легенда» носит явно шпионско-конспирологический оттенок.  
 
Вкратце, кто есть Гостомысл и Рюрик, и где они пересеклись.
 
Гостомысл – вожак гонимого судьбой славянского племени ободритов. Сами они из Балкан, но попетляли по Европе изрядно. К моменту повествования немцы выдавили их к озеру Ильмень, где они в 859-том году и основали Новгород. После Гостомысла в Новгороде княжил Вадим Хоробрый, но не долго. Ибо на авансцене появляется «первый русский князь», Рюрик. В контексте славянофильства этот стопроцентный варяг, сын финской королевы Умилы, отличился тем, что в 863 году устроил жестокую резню новогородским ободритам и убил Вадима Хороброго. Жен у Рюрика было несколько, но Ефанда, дочь князя Урманского, была любимой и родила ему Ингора (того самого), впоследствии – русского князя.
 
Этот Рюрик, как и вся его банда, был конкретно отмороженным на всю свою норманскую голову. Не имея нормальной гражданской профессии, без постоянной прописки, он добывал себе на пропитание обыкновенным рэкетом, не брезгуя и грабежом. Крышевал рынки, ларьки и транспорт. Со временем его братва, состоящая в основном из варяг и движимая здоровым по тем временам чувством любви до чужого добра, добралась и до киевлян. Руководили десантом на Днепре якобы два брата, Аскольд и Дир. Что бросается в глаза, так это строго совместное их передвижение во времени и пространстве. Как-то неестественно для взрослых людей, даже братьев, вот такая, практически сиамская неразделенность. Ещё Дира представляют, как воеводу при Аскольде. Но ведь сам Аскольд и есть не кто иной, как воевода, посланный Рюриком в Киев – не более того. Косвенно версию о «братстве» ставит под сомнение упоминание в одном арабском документе о наёмнике по имени Аскел, которого за храбрость прозвали барсом; по-арабски получилось – Аскел аль Дир.
 
В общем, варяги высадились на Подоле, и стали приставать к мирно потягивающим «оболонь» киевлянам:
 
- Извините, что к вам обращаемся. Сами мы не местные, не подскажете - кто крышует этот славный городишко?
 
- Черновецкий – лениво отвечали киевляне.
 
- А он под кем ходит?
 
- Так под хазарами, понятно… – ответили местные шму, почесывая брюхо.
 
Варяги вломились в контору к хазарам и для убедительности своих намерений переломали, в порядке приглашения к дискуссии, всю конторскую мебель.
 
- А обязательно вести себя, как пьяная босота с Привозу? – недоуменно спросили конторские, чем-то неуловимо напоминавшие двух живописных типов, выполнявших деликатные поручения персонажа в исполнении Бена Кингсли в фильме «Счастливое число Слевина».
 
- Мы тут есть теперь самый главный и это всё теперь наше! – грозно прогремели воины, по-немецки путаясь в падежах и помахивая топорами.
 
- Какого мы о себе мнения! Ну-ну… – туманно ответили конторские. – Кстати, вам, таким видным и храбрым воякам, всенепременно понадобится приличный офис в центре с видом на Майдан, так вот визитка, не стесняйтесь. И ежели приличный костюм для вечернего променаду по Хрещатику, так туда же.
 
И конторские ушли, захватив с собой только скромный, как портфель Жванецкого, саквояж с векселями. Правда, уходя, они, как бы между прочим, оставили на подоконнике рекламные буклеты какого-то генуэзского банка, дающего длинные кредиты под четыре процента годовых.
 
«А у в целом», как будет говорить некоторое время спустя товарищ Горбачев, перекрышевание прошло, как по тем временам, относительно спокойно и с определенной долей здорового пофигизма со стороны киевлян (нужно заметить, что этот пофигизм к личности градоначальника киевляне проявляют до сих пор).
 
Залетным в Киеве понравилось. Народ культурный и начитанный, а девки красивые и без комплексов. Опять же – климат.  
 
Шведы, маленько обжившись, поняли, что никто из местных с ними воевать особо не стремится (ибо – стрёмно, да и облом…). Они расслабились, начали выпивать не только со своими, но и завели себе дружков из местных – а чё, тоже нормальные пацаны попадаются…
 
Пообтершись маленько в Киеве, приезжие задумались об изменении своего статуса с откровенно бандитского на что-то более импозантное и легитимное. Ибо, хотя были они ребята не шибко грамотные, но закреплять документально у нотариуса собственность уже приучены. Да и перед детьми как-то не очень. Пока еще на малой родине были, то никакого морального дискомфорта за своё криминальное нутро, естественно, никто перед родными не испытывал. Даже как бы наоборот, очень гордились тем, что родной дядя, к примеру, одного лоха с двадцати шагов в затылок с первого камня из пращи завалил. А в этом Киеве… вон, во дворе вчера какой-то урод пацанёнка огорчил, что твой папаня никакой не доблестный рыцарь, а обыкновенное мурло и бандит, под статьей ходит. Так что нажитое непосильным трудом нужно было легализировать, а репутацию для будущих поколений – отмывать.  
 
И, как-то на совместной пьянке, трындели за жизнь; а тут кто-то из шведов на ломаном местном осторожно так спрашивает: «А кто есть у фасс писать чистая и святая историческая правда?»  Местные объяснили, что, типа, есть тут пара журналистов уровня Найема и дали адресок.  
 
- Чего тебе, инородец? – спросил писатель, когда к нему вломился без приглашения один из варягов.
 
- Эт-та… Написы, что я есть киеффский конунг.
 
- Объявление, что ли? Все и так в курсе, что ты гривенники сшибаешь, разбойная твоя душа, чего ж тебе ещё? – не понял старец.
 
- Ну, это… - покраснел, как девица варяг – я хотеть быть легитимный конунг! Писы, что билл выборы, вы голосовать за меня и отшень просить меня вас конунг.
 
Местные, из ушлых, зачесали репу и начали шушукаться по углам. Расклад, в общем-то, был ясен. На данный момент мзду они всё едино платили, и в ближайшем обозримом перевыборов на альтернативной основе не предвиделось. А так – глядишь, и братва, в смысле – хоробрая дружинушка светлого князя, на дело возьмет, мздой с других лохов поделится.
 
- Да не вопрос! Выставляй поляну! Только мы вашим шведско-норвежским языкам не обучены, так что придется вам с этим вопросом маленько обломаться. А так – наливай! Эй, бабы, иди все сюда, радостного чего скажу!..
 
Напились тогда до полного братания, до классического «…а ты меня уважаешь?» После той пьянки все перешли на «ты» и местные, поймав того же Ингвара в переходе на Хрещатике, пьяно крутили ему пуговицу, с трудом выговаривая: «Игорёк, прикинь! Моя, типа: не бросишь пить – уйду, говорит, к маме!»
 
Так Аскольд, что по-шведски езмь «золотоголосый», стал первым «русским». «Нерусские», то есть киевляне, были о нем хорошего мнения…
 
Но – не долго. Приехал норвежец Олг, он же Одд, он же Хельге, он же в крещении Федор, он же русский Олег и прочая. Причалил, как и все, возле того же гендэлыка на Подоле. В Киеве, почему-то, негостеприимно заперлись. Но когда Олг позвал на пристань Аскела, то (по глупости?) за ним поперся и брат-воевода. Совершенно понятно, что Аскольд с Диром, привыкшие шататься ночью по хорошо освещенным и спокойным улицам Печерского раёна, где много веков спустя будет построен кинотеатр «Зоряный», явно расслабились и утратили нормальное животное чувство самосохранения, самое ценное во все времена. А в те – подавно. В общем, поперлась эта сладкая парочка с глупыми улыбками и банальной до не могу фразой «А кто к нам прие-ехал!» на встречу с земляками, где, к неописуемому их удивлению, и были оба (?) прирезаны без внятных мотивов.
 
Олг, крайне ценивший свое время (которое у него реально стоило конкретных денег и территорий), не стал интересоваться у Разумкова настроением местного социума, ибо ему это было как-то по-фигу. Он воткнул им в трон малолетнего Игорька, указал на него своим мечем с запекшейся кровью и ошметками медленно соображающих мозгов Аскольда и кратко изложил: «Ингора называть – Князь. Других слов не говорить. Мальчика витаминами кормить. За авитаминоз – приеду, и всем кишки на эту штуку намотаю». Олег подождал пару секунд, пока звуковая волна от его слов завибрировала в напряженной нейронной системе благодарных слушателей, и с мимикой и голосовым сопровождением Кирпича из фильма «Большой куш» переспросил для ясности: «Я доходчиво объяснил?»  Публика внимательно изучила рельефную плоскость низколегированного, побитого ржавчиной меча и молча синхронно кивнула головами в знак полного и искреннего доверия к его словам.  
 
В общем, шведов, «по обоюдосторонне-собственному», провели в штатном расписании как князей, и стали ими гордиться, как родными. Маленько была заминка – как им всем теперь сообща называться? Местные себя идентифицировали, как поляне. Грекулы же, привыкшие по простецки называть норманов «русиос», то есть – рыжие, уяснив, что «рыжие» осели в Киеве, для упрощения вопроса, «перекрасили» всех киевлян. Но тогда этими этимологическими вопросами никто особо не заморачивался. Больше концентрировали акцепт на приватизации и ставках рефинансирования.  
 
Тем временем, ставшие уже киевскими «русиос» продолжали за небольшую мзду предлагать свои охранные услуги соседним регионам. Когда же их деликатно переспрашивали: «От кого, собственно, вы собираетесь нас защищать, люди добрые?» - те искренне удивлялись: «То исть - как, от кого? От нашего праведного гнева, от ярости нашей благородной, конечно, хрена-ль тут не ясно?» и для акцептирования вопроса на ярости, больно давали кому-нибудь из умных в пятак.
 
Киевляне, жившие до этого с соседями в относительном мире, как-то вдруг прозрели, что у тех же древлян действительно есть просто неприличные излишки продуктов питания, а так же возмутительное, с позиции грин-писа, количество натуральных меховых изделий. Там, правда, история с Игорьком получилась нехорошая, что-то типа раздвоения личности; какая-то атипичная шизофрения, наверное, но – с летальным исходом…
 
Евойная жена Хельга, то бишь - Ольга, быстро и весьма изобретательно восстановила статус-кво, проиндексировав соотношение трупов минимум один к ста, чем заодно закрепила за собой на будущее статус святой. Сегодня, правда, уже некоторые поговаривают, что, мол, Ольга была в натуре добрейшей души человек, а все неприятности с древлянами как-то, мол, помимо её воли… Тут – никаких сомнений! Казус с послами в баньке – однозначно самовоспламенение от отсыревшей проводки, что подтверждает запись в журнале пожарной инспекции. А то, что двери не открылись – так не надо было жлобиться и дешевые китайские замки врезать.    
 
В общем, была наша Хельга «варяжского языка» из-под Плескау, а стала православной святой славянских, естественно, кровей. Вообще-то с православием у неё тоже как-то слегка мутно. Спичрайтеры распиарили прием у Багрянородного в её честь с неимоверной поэтической силой. И умом, и красотой она просто парализовала его волю, лишила остатков разума. «Хочу тебя прямо здесь и сейчас – говорит потемневший от возросшего кровяного давления Костя – в жены!» А было ей тогда… Где-то, как мне… Да нет, много больше… В общем – сложно влюбиться с первого взгляда. Только если со временем, и то чисто платонически – в красоту души. Ибо за Игоря она вышла в 903-м, а в Константинополь поехала в 957-м.
 
Одним словом, этот расписной кипяток от Багрянородного дает основание сумлеваться в строгом соответствии реалиям описываемых событий. А ещё там фишка есть: якобы, по возвращении в Киев, к Ольге пришли посыльные от Багрянородного с простецким, до глубины души, вопросом: ты, вроде как там какие-то материальные ценности в подарок нашему везла, так что ж не довезла? А то мы бы с оказией и передали, - как раз туда едем… На что Ольга через них Косте ответила: «Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе». Суду – пригород Константинополя.
 
Бычков о истории с крещением Ольги в Константинополе пишет, что «…византийские источники этого не подтверждают, а скандинавские – опровергают».
 
Так же не часто, по понятным причинам, встречается упоминание о том, что Ольга приглашала в Киев епископов не византийских, а римских, как то епископа Либуция из Майнца, а после его смерти епископа Адальберта Трирского.
 
…Если ехать дальше по историографическому тракту, то персонажи вдоль дороги стоят, сплошь узнаваемы и понятны, как верстовые столбы. И на каждом стандартная табличка - «Собиратель земель…». А под каждым – здоровенная куча костей. И чем больше куча – тем краше табличка. Я не пойду сейчас далее по этой избитой дороге, ведущей строго на Москву. Я хочу вернуться в исходную точку, и понять: что такое «первый русский князь» Рюрик? Почему хорошие парни, Гостомысл и Вадим Хоробрый, которых ободриты уважали, не есть «первые русские», и даже не вторые? Почему приличный по размерам город Киев, имеющий уже к тому времени какие-то своеобразные традиции и культуру, контролирующий приличную территорию, заселенную родственным вассальным народом, вдруг, по приезду «новой крыши» из варяг, становится «матерью городов русских»? Только потому, что Хельге-Олг-Олег так сказал? И если Рюрик, Олг, Ингвар – русские, то что этот термин в принципе означает? И кто тогда заселял Киев? Если тоже «русские», то были ли у них до Рюрика князья? Если не русские, то почему вдруг одномоментно превратились в русских?
 
Русь! Дай ответ! Не даёт ответа…