ИванИваныч взял бюллетень и, на ходу нашаривая очки в кармане, направился к кабинке. Подслеповато щурясь, он пытался рассмотреть, что же там, в этом большом листе бумаги, плотном на ощупь и производящем самое серьёзное впечатление.  
 
Перед кабинкой ИванИваныч остановился и неловко огляделся. Молодой человек строгой наружности, по-видимому – наблюдатель, чуть сурово сказал:
 
- Проходите, гражданин, не задерживайте.
 
ИванИваныч замешкался:
 
- Сынок, ты бы это... подскажи, как оно голосовать-то?
 
- Как хотите, так и голосуйте – строго ответил молодой человек и равнодушно отвернулся.
 
- Не, ну как же, дело-то серьёзное... – заволновался ИванИваныч.
 
В это время выходящая из кабинки моложавая тётка, яркая и раскрасневшаяся, сказала весёлым голосом:
 
- Сердцем голосуй, дядя! Сердцем! Что тебе сердце-то подсказывает? – и игриво подмигнула ИванИванычу.
 
- Сердцем? Ну, оно как бы и правильно... – тихо ответил ИванИваныч и прислушался к сердцу. Пошаливать стало сердечко-то. Ежели по сердцу – то вообще не надо было бы тащиться на участок, дома полежать бы, отдых дать моторчику. А ведь когда-то... Ух, проходу не было девкам, что встречались на пути молодого ретивого Ванюшки! ИванИваныч посмотрел на портреты кандидатов. Да, подумал он, мне бы годков двадцать скинуть – уж я бы показал этой кандидатке, она бы у меня узнала, что такое дела сердечные! Уж она бы у меня в голос голосила... И ИванИваныч уже собрался было зайти в кабинку для отдавания своего голоса...
 
Но тут прямо над ухом раздался басок:
 
- Ну что вы такое говорите! Всё бы вам сердцем! Сердцем да перцем – больше ничем думать не можете.
 
Солидный дядька с животом, галстуком и портфелем как раз подходил к соседней кабинке и чуть не столкнулся с моложавой тёткой.
 
- Головой надо голосовать! Мозгами! – дядька постучал солидным пальцем себе по темечку – а то никакого валидола потом не хватит вас, сердешных, спасать.
 
И дядька решительным шагом зашёл в кабинку.
 
- А ведь и правда, – подумал ИванИваныч, - по уму вроде бы надо же. Ведь без ума – как-то и в государстве порядку не будет. Вот и кандидат – солидный по виду мужчина, наверное, умный даже. Правда, внук Санька говорил, что с умом у этого кандидата какие-то проблемы... Но это, наверное, Санька от зависти. Вот самый умный у нас – сосед Витька, шофёр. А кандидат аж начальником автобазы был! Значит, даже Витьки умнее.
 
И ИванИваныч уже отодвинул занавеску кабинки, и уже почти шагнул туда, во глубину выбора...
 
Как вдруг сзади раздался громкий противный голос. ИванИваныч обернулся – посреди зала стоял мужик полубомжеватого вида, и, подняв в потолок грязный палец, громко восклицал:
 
- Дураки вы все! Сердцем-перцем! Головой! Дураки! Жопой надо выбирать, жопой! Точно говорю! Всё в этой стране через жопу, и выбирать надо жопой, уж она не обманет!
 
- Эх, точно... – подумал ИванИваныч, – жопой чую – не к добру это всё. За кого ни голосуй... а жопа чует – всё не к добру. Ничего хорошего из этой жопы не выйдет. Паны дерутся, а мы, быдло, им до лампочки.
 
ИванИваныч зашёл наконец-то в кабинку и теперь уже внимательно посмотрел на листок бумаги в руках. По жопе выходило, что за кого ни проголосуй – всё равно жопа.
 
Почувствовав какое-то движение за спиной, ИванИваныч резко обернулся. За незадёрнутой шторкой кабинки стояла старушка. Лицо её было старческое, морщинистое... но какое-то светлое и доброе.
 
Старушка приветливо улыбнулась и произнесла тихо:
 
- А ты, сынок, попробуй по совести. Хоть раз, только попробуй... по совести, сынок.
 
Сердце вдруг глухо ухнуло, а в висках зашумело... По совести? Ты что, старуха, какая совесть в наше-то время?
 
ИванИваныч надел наконец-то очки. Но в глазах всё плыло, а в голове ещё больше шумело. Какой-то голос, твёрдо чеканя слоги, стучал прямо в виски:
 
- А помнишь, тогда, на собрании, голосовал? Глаза ты опускал, а руку поднимал. Где была твоя совесть?
 
- А тогда, на выборах, ты же знал, что за бандита голосуешь? Но он же «наш»! Где была твоя совесть?
 
- А где была твоя совесть, когда ты выдвигал кандидатуру «от трудового коллектива»? Ты же знал, что он хам и ворюга, но сам надеялся карьерку сделать. А совесть водкой глушил!
 
ИванИваныч вскинул руки, прижал пальцы к вискам, надеясь заглушить этот голос. Надо скорее закончить это дело, быстрее прочь, на воздух. Поставить быстрее птичку – по уму, по сердцу ли, всё ведь до жопы, и быстрее отсюда...
 
Он уже занёс ручку над первым квадратиком... но какая-то сила не давала прикоснуться к бумаге, а голос в висках не унимался:
 
- Давай, давай! Поставь птичку! Как ты потом будешь в глаза соседям смотреть? Что ты скажешь своей жене? Соседу Витьке? Что за воровку, аферистку, брехуху голос свой отдал?
 
ИванИваныч с трудом опустил ручку ниже, ко второму квадратику. И опять не хватало сил, чтобы донести ручку до бумаги, поставить птичку... и голос не унимался:
 
- Хороший выбор. Давай уже. Ставь! Как ты потом жить с этим будешь? Что скажешь внуку Саньке? Как потом будешь смотреть в телевизоре эту хамскую физиономию?
 
Собрав последние силы, ИванИваныч опустил ручку ещё ниже – к третьему квадратику.
 
Голос слегка утих:
 
- Думаешь, это вариант? Если не выберешь ты – выберут за тебя. Разве это лучше?
 
ИванИваныч опустил руки. Затем трудовой ладонью, крепкой и широкой, взял бюллетень и сжал его в кулаке. Твёрдым шагом вышел из кабинки и спокойно направился к выходу. Проходя мимо двери, бросил скомканный лист бумаги в урну.
 
Там, среди окурков, уже валялись несколько таких же комков.