Из закуси на столе была только водка.
Но русские, как они себя называют, люди были рады и этому.
В Зимнем дворце, несмотря на начавшуюся уже весну, было по-зимнему прохладно - лед, намерзший под окнами за зиму не успел оттаять.
А надо сказать, что туалетов Империя не признавала, поэтому продукты жизнедеятельности выливались прямо за окно. Так что и русским дУхом пахло - будь здоров.
Но, сидящих за столом это не смущало. Пообвыклись давно.
- А, слыш-ка, Левша, тебя так ведь кличут? У нас тут, как ты видишь, Империя. А похвастаться нечем. Вот мы и решили дать тебе заданию.
- Заданию - это хорошо. Особенно, ежели не задаром...
- Не обижу. Моё слово - царское.
- А что сделать надобно?
- Я давеча в Англии был, видел там одну нимфозорию. Так вот, есть высочайшее повеление иметь нечто схожее.
- А нимфозория, это - что такое будет?
- Ага! Понравилось слово? Только что придумал. Но как звучит! Правда же?
- Звучит-то оно звучит... Вот только что это такое?
- А это, Левша, такая блоха, из металлического железа. Прыгающая, между прочим. И сделанная в натуральную величину!
- Царь-батюшка, да как же ж... как я йийо - то... и хде ж я тебе тута металлического железа найду?
- Исхитрись. Ты же мастеровой человек, в конце-концов.
- Ну и задания...
- Целковый получишь. И ведро водки.
- Вот это - по-царски. - Расплылся в улыбке Левша. - А шой-то у тибя тута за потолки такие? Задерешь башку-то и ажно кружиться начинаить, как солнце вокруг земли.
- А это итальянский художник один мастерил.
- Дорого взял?
- Да не то чтобы дорого... Это ж нарисовано всё.
- А с виду, как лепнина.
- Эффект лепнины создаётся светотенями!
- От ить умеют басурманы глумиться над зрением... Ишь чего удумали... светотени, говоришь... А как бы мне с энтим мастером покалякать?...
 
***
 
- Ах ты ж, етитьческая огло бля! - Царь-батюшка не сдержалси, но придворный люд и не такое слыхивал, поэтому дамы, как они себя называли, захихикали, пряча свои препудренные лица за заморскими веерами, а мужчины, наряженные, кто в офицеров, а кто кое-как, ухмылялись по-простому - в усы.
И то сказать, зрелище было невиданное.
Под окуляром заморского прибора, похожего на подзорную трубу, закреплённую на штамтиве стоял еле заметный в своей малости постамент, на который и был направлен окуляр. Всем, кому посчастливилось взглянуть в  него видели некое насекомое, лежащее на постаменте кверху всеми своими четырьмя мохнатыми лапками. И на лапках на этих красовались подковы.
Царь был доволен.
 
Доволен был и Левша.
В это время он сидел в замызганном кабаке за кособоким столом, на котором стояло ведро водки и рассказывал такому же пьяному, как он сам, полушкиперу, как ловко он подковал блоху.
- Одной ворсинкой ея изобразил!
- И как же ты ея изобразил? Она ж маленькая. Где там ноги, где там руки - это ж знать надо!
- А я её с медведя срисовал.
- И никто не догадался, что это не блоха и она нарисованная?
- Светотень. Понимаешь?
- Не-а.
- Ну, и не надо. А спорим, я тебя перепью!?
- На что спорим?
- У меня целковый есть.
- А у меня грот-мунсель в каюте припрятан.
- Новый?
- А как же.
- Ну, тогда за царя-батюшку и евонную нимфозорию!