Ах, война, что ж ты сделала, подлая…
 
                                                        Булат Шалвович Окуджава
 

Мой приятель был парнишка не тихий –
Громогласный и здоровый, как боров.
Имя русское и редкое – Тихон,
И фамилия простая – Егоров.
 
Он и сам на сто процентов был русский
Из деревни с неприличным названьем.
Мы его прозвали Тишка Калужский,
Хоть деревня где-то возле Рязани.
 
И не то чтоб был умен друг мой Тишка,
Но с чутьем, когда запахнет палёным,
Потому торчал у нас в городишке
Уж лет десять, прокурором района.
 
Уж лет двадцать он прожил в Украине
И все двадцать обзывал нас хохлами,
В мове знал, как написать свое имя,  
И кацап кацапом был, между нами.
 
Но когда пришли расейские братья,
Обещая рай донбасским пропойцам,
Мы им дружно посылали проклятья,
Ну а Тишка… он пошел добровольцем.
 
Так тихонечко… и жинка не знала…
В самый первый батальон записался.    
«Настоящих, - пошутил, - буйных мало», -
И честнее, чем мы все, оказался.
 
Напились тогда, прощаясь, до глюков.
Он как все пил, а сидел будто трезвый
И сказал: «Они ж мои, а ведь суки!
Ну какого они к нам сюда лезут?».
 
И сказал: «Она ж больная, Россия,
Ну нельзя же столько жрать, можно лопнуть!
А на силу их отыщется сила,
Да они себя и сами прихлопнут».  
 
И сказал стакане на двадцать третьем
С настоящей, тоже трезвою, болью:
«Жаль, братва… но здесь живут мои дети.
Я не дам им жить в дерьме, не позволю!»
 
И в толпе таких же пьяных и вольных
Укатил наш Тишка прямо с гулянки.
Их везли тогда в автобусах школьных -
Ярких, желтых… на российские танки.  
 
Без протекции, халявы и блата,
Поначалу неумеха и «чайник»,
Он прошел свой путь простого солдата
С древним ржавым «калашом» за плечами.
 
Он сдержал свое солдатское слово,
Он спас мир своим и  нашим детишкам,
Он вернулся – и живой, и здоровый,
А вчера звонок мне: «Умер наш Тишка…».