Тотальную беспощадность постулата «Многие знания – многие печали» ощущаешь на своей шкуре все сильнее по мере их, собственно, постижения. Это было верно в детстве, когда из меня пытались вырастить нового Паганини, верно в юности, когда я пробовал пройти по стопам Микелянджело и верно сейчас, в 27, когда я зажигаю пальцем свечу и выключаю компьютер взглядом.
 
Что толку с того, что видишь развилки на дороге и знаешь, куда они ведут? Тебя это не лишает выбора. Но выбирать приходится только между видами работы.
 
С людьми же ещё трудней: про развилки и выбор им приходится объяснять на примерах, при этом насильно расширяя их внутреннее пространство, чтобы информация хоть как-то была воспринята. Расширение чужого пространства всегда вызывает жесточайшее сопротивление. Особенно у клиенток, которые обращаются к тебе за совершенно простой, например, услугой – приворот загулявшего мужа.
 
Всю жизнь снимать венцы безбрачия и очищать чужие шкафы от семейных скелетов – не самая лучшая перспектива, которую видишь в 27 лет. Проблема заключалась в том, что ничего больше на моей дороге не просматривалось.
 
– Опять кризис среднего возраста? – распахнул двери Дед. – Ставь чайник!
 
Я вытянул указательный палец в направлении плиты. Под чайником заплясало пламя. Дед деловито высыпал из бумажного скрученного кулька свою траву, я достал с полки начатую пачку «Форта».
 
– Надо «посмотреть», – Дед плотно утрамбовался в кресле. – Тут куча событий, но что-то пошло не так. Так что давай, пьём и приступаем.
 
– Опять?! – взорвался я. – Ты бы хоть позвонил, что ли? А удобно? А неудобно? А можешь, а не можешь? А может, я занят? А может у меня клиент?
 
– Чем ты занят? Сопли на локоть наматываешь? Ну, извини что отвлёк! – Дед расхохотался. – Тебе повестку ещё не приносили? Нет? Так скоро принесут! Я позабочусь. На, вот, пЫхни, – достал пачку тонких женских сигарет. – Пыхни и начнём. Не видишь – родина в опасности.
 
Дед был уже стар, хотя и не выглядел дряхлым. Ему еще хватало сил сканировать пространство и обходить мои ловушки, но зажечь без спичек церковную свечу этот любитель ментовских сериалов уже не мог, здоровья не хватало. Он даже перешёл на женские «слимсы», поскольку любил курить, а побитые лёгкие не справлялись с хорошим крепким табаком. Меня же Дед читал легко, как рекламный баннер. Ни одно моё силовое поле, закрывающее двери никогда не срабатывало, если к той стороне двери подходил Дед. Сейчас этому инженеру геополитических теорий понадобился даже не я, а мои силы, молодость, энергия. Не очень приятно, когда тебя юзают в качестве батарейки, но я слишком хорошо, увы, усвоил, что когда Дед настроен серьёзно – спорить с ним себе дороже.
 
Дед похлёбывал свою травяную бурду и пускал кольца дыма нелепой дамской сигареткой.
 
– Посмотри клиента. – Дед задумчиво почесал бороду. – Что-то у меня такое ощущение, что где-то мы с тобой, парень, недоработали...
 
– Ага, уже мы с тобой! А что ж не так? С чего такие мысли? – Я понимал, что никуда не денусь, но надо было сохранять лицо хотя бы в своих глазах.
 
– Клиент совсем не шпрехает на дойче, – Дед развёл руками. – И опять же, форма ушей, форма черепа, мимика, координация движений, психотип в конце концов… Это наталкивает на определенные сомнения!  Хочу заметить, не только меня наталкивает. Штаты, хитры бобры, обкладывают санкциями окружение, а клиента не трогают. Сечешь к чему я? Не? А я это к тому, что, похоже, в конторе целый инкубатор скоморохов заделали.
 
– Да уж, читали, – я кивнул в сторону компа. – Каждое дырявое ведро мнит себя Эркюлем Пуаро!
 
– Ты кофе допил? – Дед посмотрел на меня в упор. – Эркюль Пуаро, мля! Осталась ещё одна не разгаданная задачка, если ты забыл. Диалог двухлетней давности на закрытом военном аэродроме. Или ты поспешил согласиться с этой официальной шнягой, что «бабло победило зло»? Что это 15 ярдов развернули Легитимыча на 180 градусов? Так я скажу, что Легитимыч прекрасно знал, что ему что ярд – что 15  –  без разницы в данном случае. Две жизни он по любому не проживет, одну бы обезопасить. Так что не скажи, мил друг, эти две проблемки, мне видится, очень даже связаны. Так что давай, включайся…
 
Я сел, оперся на стену. Закрыл глаза, нащупал жгут. Визуализировал на экране клиента. Образ выглядел двухмерным рисунком, жизни в нем не было.
 
– Нету его. Фантик есть, а конфеты в нем нет.
– Лучше смотри. Это уже который по счёту…
– Я тебе говорю как есть.
–Слушай, а попробуй иначе. Вот представь себе, что это актер. Не человек, отягощённый властью и ответственностью, а просто актер, паяц, кривляка! Подсыпь данных в свою программу-распознавалку, видишь – я пытаюсь говорить на твоём языке!
– Я уже все посмотрел. Говорю тебе – нету его! Хочешь – сам смотри. Ну, может, сделали они очередную куклу, ну и что? Тебе будет легче, если я и ее увижу?
– Мля, ты можешь силы тратить не на борьбу со мной, а на дело? Ты сам себя можешь перенастроить? С собой, мля, ты должен бороться, не увидишь, так хоть научишься чему-то!
– Я устал. Я уже все посмотрел. Я не могу.
– А что именно ты не можешь? Переключиться со спора со мной на поиск клиента? Ты думаешь это надо мне? Думаешь, я о себе думаю? Или я от не хрен делать сюда пришел? Кто дальше вообще жить собирается?  Или этот гребаный пиздец входит в твои планы?
– А что, можно что-то изменить? Столько времени коту под хвост!
– Это игра, игра в длинную, я тебе говорил, – Дед, похоже, завелся.
– Я наигрался уже в эти игры. Ты видишь результат? Я – нет. Вывод: противник сильнее тебя, сушите вёсла, сэр, или меняйте загребного!
 
Я тут же пожалел о том, что это сказал. Перегибать палку, попрекая Деда слабостью было не по правилам. Пришлось сбавлять обороты:
– Мы лезем не в своё дело!
– Ага, значит, уже «мы»!
– А наше ли это дело? С чего ты это взял? – Я пытался говорить примирительно, но на Деда это, похоже не действовало.
– Смотри, у тебя уже есть некое представление о «компаньоне». У тебя иногда получается беседовать с ним, когда хочешь прояснить какие-то детали. А иногда он обращается к тебе, если ему нужны твои действия, нужно материализовать какую-то программу. Но, в общем, ваши состыковки достаточно редки. Ваша связь только строится. Мой же «компаньон» вырос в нечто вроде «опекуна». Он обо мне вроде как заботится, хотя эта забота в несколько ином значении этого слова, чем мы привыкли в него вкладывать. Общаемся мы с ним по более глобальным вопросам. И вот я не могу ему сказать «нет», как и ты не можешь сказать «нет» своему «компаньону», когда он к тебе обращается.
 
– Фига! А почему бы тебе его не потеребить по интересующему тебя вопросу? – Я скорчил озабоченную рожу, – Следствие зашло в тупик! Алё, компаньон? А? Не слышу? О! Спасибо! Следствие вышло из тупика!
 
– Ты совсем идиот? – поинтересовался Дед. – Или ты мне все это время уши парил про свои задушевные беседы? Что это было, Ватсон? Ты что, соперничал со мной, мелкий паразит? Ты до сих пор не можешь избавиться от комплекса «у кого больше»? Как ты вообще общаешься со мной все это время с такой-то фигой в кармане? Джинсы не рвутся, придурок?
 
– Да ничего я не спорю с тобой. – Дед сам того не подозревая зацепил больную жилу. – Я сам до сих пор не знаю что это такое. Я не могу это описать, не могу объяснить. Все что могу – пересказать инфу, которая ложится в голову после подобных… я даже не знаю как это, блин, назвать. Инфу могу сказать чётко, остальное – нет. Действия, когда ему что-то нужно – тоже…  делаешь что-то как под кайфом, прет меня, по трезвому прёт, понимаешь? Я не знаю что это: беседы, не беседы, контакты, не контакты, шиза, не шиза. Инфа подтверждалась, процентов на 90. И то, это могла вмешиваться моя заинтересованность и искажать интерпретацию, а так все чётко. Я не меряюсь, – мой голос звучал уже виновато-обижено, – просто в голове у меня эта фигня не укладывается. Я могу пользоваться, и то иногда, когда разрешают… кстати, кто разрешает тоже вопрос… но я не могу это ни назвать, не объяснить. – Вылив этот жалобный поток на Деда я почувствовал облегчение. – Меня это, беспокоит. Крыша моя беспокоит. А ты от разговоров на эту тему уходишь. Вот ты видел своего собеседника, ты можешь это объяснить?
 
– Поставь-ка ещё чайник, – Дед казался полностью погруженным в себя.
 
Я «выстрелил» пальцем в сторону плиты. Под чайником зажегся огонь.
 
– Воды нет в чайнике, – заметил Дед. Зальёшь – поговорим; мне как всегда. И протянул мне пустую чашку от чая и кулек с травой. Я потянулся за «Фортом». – И купи уже себе нормальный кофе, – возмутился Дед. – Что ты пьешь, ни вкуса, ни запаха!
 
Я пошел к плите. Заливать чайник бесконтактным способом было слишком энергозатратно.
 
Заварив Деду его чай, себе кофе я умостился с чашкой на подоконник. Солнце садилось над городом, покрывая дома розовым светом. Дед отхлебнул из чашки, закурил. Посмотрел на солнце сквозь меня. Выпустил дым.
 
– Не ищи понимания, которое будет удобно тебе. Это не понимание. Это потакание и самообман. Я не могу тебе ничего объяснить в этом вопросе, не могу прочистить и уплотнить твой канал связи с твоим «компаньоном» – это только твоя работа и я не могу ни сделать ее за тебя, ни рассказать тебе о ней. Твои отношения с ним строго индивидуальны. У меня с моим «компаньоном» тоже строго индивидуально, но все иначе. Разные у нас с тобой вопросы, разная степень доверия. Проще говоря, они знают, с чем можно обращаться, а с что ты не потянешь. Это все очень серьёзно, если тебя впрягают, ты не можешь их подвести, даже если придется погибнуть. Видишь ли, ты уже достаточно прошел по этой дороге и нравится тебе это или нет, но твои развилки тебе известны. Играть в Опере или продавать в салонах живопись ты уже не будешь. Этого нет в твоей карте местности. К этому не ведет ни одна из развилок.
– Я схожу с ума?
– Ты не сходишь с ума в том значении этого слова, которое ты в него вкладываешь.
– Ты можешь это как-то назвать, дать определение?
– Не думай о пустом, не трать на это силы. Все что ты можешь – это только увидеть.
– Я ничего не вижу во время таких контактов.
– Да, твоя оболочка художника требует визуализации… – Дед потер ладонью лоб. Закурил вторую. – Возможно, увидев глазами, тебе будет легче принять все, как есть и не тратить себя на пустые объяснения. Только вот в твоих отношениях с твоим «компаньоном»… я не могу тебе в этом помочь… Но вот если…– Дед выпустил дым. Поставил чашку на табурет рядом с креслом. Поднялся. На меня нахлынула волна необъяснимого отчаяния. Дед затянулся, поднял глаза к потолку и вдруг плавно и даже как-то картинно осел на пол. Глаза его были закрыты, тело скрутилось в неестественной позе, что смотрелось довольно странно, учитывая его более чем плотное телосложение. Я с интересом пронаблюдал этот пируэт, показанный наверняка для того, чтобы объяснить мне какую-то очередную великую истину, потом подумал, что пауза как-то затянулась и подошел к Деду.
 
Его глаза и рот были плотно закрыты. Дед не двигался.
 
Пульс не прощупывался. Зеркальце, приложенное к губам, было чистым. Дед оставался неподвижным, бледным и холодным. К моему горлу подкатил вязкий комок паники, по спине побежал холод.
 
P.S. Продолжение, возможно, следует…