По мотивам рассказа Рея Бредбери "Улыбка" с уточнением на реальность.
 
На Красной площади очередь установилась ещё задолго до рассвета, когда в столице ещё не подали электричество, а национал-предатели в своих тёмных квартирах тщетно пытались поймать радио "Свобода". Тогда ещё стоял предрассветный холод и люди, стоящие в очереди, вынуждены были греться, кто как умел: кто безрезультатно кутался в свой дырявый ватник, а кто и принимал на грудь. Но сейчас, в семь часов утра, когда уже час, как по всей стране сыграл государственный гимн, стало теплеть. К очереди всё пристраивались люди, пришедшие на праздник.
 
Ванька, совсем ещё юный мальчик, стоял сразу за двумя синими мужиками, которые громко базарили между собой, щедро приправляя разговор русским матом.
 
Мальчишка от нечего делать топтался на месте, поглядывая то на драные фуфайки своих соседей, то на длинный ряд всё таких же быдловатых мужиков впереди.
 
- Сыш, писюк, ты какого х@я тут забыл в такую рань? - прохрипел голос за его спиной.
- Я тут очередь занял, - ответил мальчик.
- Отъ@бись от пацана, - рявкнул синяк, стоящий впереди.
- Та я ж пашутил! - бугай хлопнул мальца по спине, что должно было обозначать дружеское похлопывание.
- Этот парень рубит в жрачке, пАнял? - прогримел заступник, его звали Колян. - Тебя-то как звать, свисток?
- Ваня.
- Наш Вано расх@ярит там всё в кашу - верно, малый?
- Как два пальца!
Дебильный смех прокотился по площади.
 
Чуть поодаль кто-то под вывеской "Поддержи отечественное" продавал кофе в видавших виды пластиковых стаканах. То было мерзкое вариво из ягеля, которое продавали по рублю. Спрос на него был невелик, ведь далеко не все в очереди располагали такими средствами.
Рядом усатый мужик в засаленной капитанской фуражке раздавал толпе с лопаты блины, прикрикивая своим сиплым голосом: "Налетай, налетай, ребятушки! А-а-ай... Что ж вы, как дети малые!"
 
Иван устремил взгляд туда, где очередь пропадала за одной из многочисленных кремлёвских башен, разваленной от времени.
- Говорят, он весь покрыт плесенью, - сказал парень.
- Та да, - ответил Колян, - эти гейропейцы совсем уже ох@ели.
- Говорят, он из Швейцарии.
- Точняк. Потому я думаю, что он ненастоящий. Тот, говорят, жабоеды делають.
- Ну да, кто же ещё может плесень есть... Это же сколько сыр должен был лежать, чтобы заплесневеть? Несколько месяцев? Или лет?
- Та если не десятилетий! Коль на то пошло, то ни один х@й тут и не скажет, какой сейчас год.
- Две тысячи пятнадцатый.
- Ну, это так говорят... Брешуть всё... А может пятитысячный! А может и Земля та не круглая! Откудова нам знать? Вот ты ту Землю видел?! Вот то-то и оно. П@здят всё...
Они шаркали, медленно продвигаясь к цели.
- Ну скоро уже? - протянул Ванька.
- Ещё чуть-чуть, уже сывороткой воняет. Несколько минут, не больше.
 
Солнце поднималось всё выше и мужики стали потихоньку скидывать свои лохмотья.
 
- Слушай, а чего мы тут собрались, - спросил, подумав, Ваня. - Какого мы должны х@ярить сыр?
- Э, Ванька, аполитично рассуждаешь, - бубнил Колян, скручивая из двух козьих шариков и обрывка газеты цигарку, - причин-то дох@я. Тут, знаешь, дело в ненависти, в ненависти, знаешь, ко всему, что с пиндосами  этими бл@дскими связано, с Гейропой этой дебильной. Вот ты, вроде ж, умный пацан. Так скажи, как мы до такого дошли? Жрать - нема, курить - нема, на дорогах ям больше чем асфальта, ракеты падают, корабли тонут... А всё пиндосы виноваты с Абамкой своим обезьнкой, бл@! От не с@ки, бл@?! От не с@ки?!
- С@ки...
- То-то и оно... Человек ненавидит то, что его сгубило, что ему жизнь поломало.
- А есть ли хоть кто-нибудь или что-нибудь, чего бы мы не ненавидели? - сказал Иван.
- А всё ж дебилы эти, Вань, всё империалисты эти западные! Вот и стоим тут с тобой с самого утра. Ни покурить тебе, ни выпить, ни потр@хаться, никакого вообще, бл@дь, развлечения, окромя этих наших праздничков, Иван.
 
Иван мысленно перебрал праздники, на которых он побывал за последнее время. Вспомнил, как здесь же, на площади, весело жгли книги из столичных школ и библиотек, а публике для драйва наливали на тот момент уже легального самогона. А совсем ещё недавно в город привезли целую фуру кружевных трусов на потеху безумной толпе, яростно крошащей их на кружевные клапти.
 
Полдень. Сырный запах отравлял жаркий воздух.
- Дядь Коль, а циливизация уже не вернётся?
- Цивилизация? А нах@й она кому надо? Не, она, Ванька, не вернётся. Путин по ящику говорил, что цивилизацию Запад нарочно придумал, чтоб Россию погубить. А потому он всё сделаеть, чтоб она никогда не вернулась.
- А я бы и готов терпеть эту цивилизацию, - отозвался голос из очереди.
- Ты чё, предатель, бл@, - крикнул Колян, - Путина, с@ка, не уважаешь?!
- Уважаю...- замялся голос. - А всё ж появится человек, который её, цивилизацию, вернёт. Вот увидите.
- Никогда, бл@дь, этого не будет, - отрезал Николай.
 
Наконец они приблизились к отгороженной площадке, посреди которой возвышалась гора сыра, укрытого голубовато-зелёной плесенью.
 
- Ну, Иван, теперь наша очередь, не зевай!
 
По углам отгороженной площадки стояло четверо полицейских, каждый с огромным животом - знаком их власти над окружающими. Они следили, чтобы никто не уничтожал больше одной головки сыра, не ел санкционной продукции и тщательно фильмовали уничтожение на камеру, согласно распоряжению властей.
 
Ване выдали головку сыра. Он положил её на прямо на брусчатку, поднял ногу, чтобы раздавить её, и замер.
- Ну, топчи же, мать твою за ногу!
Мальчик никак не мог совладать с собой.
- Ванька, бл@дь! Давай быстрей!
- Но, - медленно произнес Иван, - это же ЕДА!
- Ладно, я растопчу, сопляк, бл@дь!
Колян с размаху вдавил жёлтое заплесневелое колесо в волынский базальт Красной площади и смачно расшаркал своим дырявым сапогом.
- Это еда, - повторил Иван.
- Да п@здуй уже, бл@дь, пока полицейские не...
- Внимание!
Очередь, на все лады до сих пор бранящая Ваньку, развернулась к полицейскому.
- Дядь Коль, - тихо спросил Ваня, - а как он называется?
- Сыр-то? Рок...фор, вродь... Да, точно, Рокфор.
- Поскольку, - вещал полицейский, - Красная Площадь уже полчаса, как должна быть освобождена, согласно плану, все желающие принять участие в уничтожении контрабандного сыра, допускаются вне очереди.
 
Ваня и понять ничего не успел, как бесноватая толпа накинулась на гору рокфора, стремительно превращая её в грязную кашу. Полицейские, переципаясь, убежали подальше, спасая свою молодую жизнь. Толпа стонала и выла, разбрасывая во все стороы грязные куски ненавистного контрабандного сыра.
Иван же, подражая другим, отламал полголовки рокфора и тут же был оттеснён кровожадной толпой и вытолкан наружу.
Людской океан нахлынул на сырную гору, окончательно повалив её и ринулся уничтожать уцелевший сыр.
 
И лишь Ваня остался в далеке от этого безумства прижимая к груди кусок иностранного сыра.
- Ты куда, бл@ядь, писюк?! - крикнул Колян. Но Иван уже не слышал. Он, рыдая, несся к себе домой, прижимая к груди заветный кусок сыра и боясь, чтобы никто его не заметил со столь ценным грузом.
На закате он добежал к ветхой полуразрушенной хрущёвке на краю Москвы и тихо вошел в свою квартиру, боясь кого-то разбудить.
- Ты где, бл@дь, шлялся, ёб@ный спиногрыз?! - сквозь сон прикрикнула на сына пьяная мать и тут же захрапела снова.
На цыпочках Ваня пошел к своей постели и, убедившись, что все спят и никто его не видит, достал из пазухи тот самый кусок рокфора, который он сегодня спас от уничтожения.
Он смотрел на кусок сыра, тускло освещённый лунным светом, и думал, как же это хорошо - ЕДА!
Он не знал, что за ним уже выехали...