для старих юзерів
пам’ятати
[uk] ru

ОН ПИСАЛ СВОИ ГЛАВНЫЕ КНИГИ «В СТОЛ»


ОН ПИСАЛ СВОИ ГЛАВНЫЕ КНИГИ «В СТОЛ»
ОН ПИСАЛ СВОИ ГЛАВНЫЕ КНИГИ «В СТОЛ»

Планировал  выставить статью о Василии Гроссмане  на его день рождения 12 декабря.  Да не вышло. Забанен был объективным и равноудаленным админом  по доносу некоего субъекта с ником  Аяйкин.  Да и черт с ними!  С обоими.  Не стоят они  того, чтобы обсуждать их в  статье  о выдающемся человеке.
 
Впервые я узнал о Василии Гроссмане  во времена гласности, прочитав  его роман «Жизнь и судьба»  в каком-то из толстых  литературных журналов. Сейчас уже и не упомню в каком. Мы тогда, моя семья, как и многие читающие люди, выписывали таких с десяток от «Юности» до «Нового мира».  Как часто бывает, пока не вникнешь и не почувствуешь вкуса прочитанного, сначала показалось скучным, но потом … Книга ошеломила меня своим размахом, эпичностью, одновременно мастерски выписанными крупными планами и отдельными судьбами, поступками отдельных героев романа.
 
Но больше всего меня поразило не это, не литературная гениальность автора, книгу которого я лично сравниваю с  «Войной и миром».  Когда я узнал, что книга была начата при жизни Сталина и отдана в редакцию журнала «Знамя» еще в 1956г., я был поражен еще и мужеством, смелостью писателя.  Писать ТАК и ТАКОЕ в то время …  А когда позже прочитал  повесть  Василия Гроссмана «Все течет» и узнал, что она также была написана в то время, я всей душой полюбил этого человека, который, не будучи этническим украинцем, ЕДИНСТВЕННЫЙ из всех пишущих даже по настоящее время так пронзительно и ясно описал  вселенскую трагедию моего народа. Читал эту повесть и представлял этого человека, что он чувствовал, пропуская через себя трагедию украинского народа, пережив в это же время трагедию своего, в которой потерял свою маму, скромную учительницу французского языка, множество родственников, попавших в оккупацию.
 
Я не литератор и не литературный критик, а обыкновенный читатель, поэтому не буду касаться ни подробностей биографии Василия Гроссмана, ни обзора и разбора достоинств и недостатков его творческого наследия. Хотя с моей личной, субъективной точки зрения, недостатков я не увидел.  Об этом человеке достаточно написано профессионалами пера. Как восхищающимися Василием Гроссманом, так и ненавидящими его.
 
Не любят его сейчас в России, «встающей с колен»,  за вот эти слова, наверно, написанные,  когда он исследовал тайну гипнотической власти Сталина:  «Неумолимое подавление личности неотступно сопутствовало тысячелетней истории русских. Холопское подчинение личности государю и государству». Ну как официальной России государственников-имперцев  может  такое понравиться?
 
Интересующимся могу рекомендовать большую статью Ивана Дзюбы, написанную им к 100-летию рождения великого писателя, под названием «СКАЗАВШИЙ ЗАПРЕТНЫЕ СЛОВА. К СТОЛЕТИЮ СО ДНЯ  РОЖДЕНИЯ ВАСИЛИЯ ГРОССМАНА».
 
Я же приведу несколько цитат из повести Василия Гроссмана «Все течет» и романа «Жизнь и судьба». Помните, это он написал в то время, когда никто даже не заикался  о трагедии, постигшей украинский народ в 1932-1933г.г., когда никто даже не знал слова Голодомор, а живые свидетели, как мои родители и их родственники, рассказывали об этом своим детям шепотом и с предупреждениями, что «об этом никому нельзя говорить».
 
Ответственный работник ЦК КП(б)У Сагайдак (роман «Жизнь и судьба») принадлежал к тем многочисленным, кто во время коллективизации объяснял голод диверсией кулаков, которые «назло закапывали зерно, назло не ели хлеба и от этого опухали, назло государству вымирали целыми деревнями, с малыми ребятами, стариками и старухами». (Нынешние сагайдаки не уступают бывшим ни умом, ни совестью… Мало ли их обретается и на страницах ДД. Да тот же Сева1964, Сержик.ру, Коммандер, Бабка Сенека, Злой Доктор, Без Рецепта… Другие зэкозоофилы)
 
Москвича Семенова, пленного, немцы выбросили из эшелона как уже безнадежного. Подобрала и выходила его украинская крестьянка Христя Чуняк. В разговоре уже оживший Семенов бросает реплику в защиту колхозов.
«І тоді стара Чуняк сказала:  — Ти помовч. Ти пам’ятаєш, яким прийшов до мене з ешелону? Ось так уся Україна була в ешелоні у тридцятому році. Кропиву всю з’їли, землю їли… Забрали хліб до останнього зернятка. Мій чоловік помер, та як же він мучився! І я опухла, голос втеряла, ходити не могла».
Сосед-старик, который участвовал в разговоре, говорил, что выжил только благодаря тому, что «пятдесят шесть растений знает, которые человеку кушать можно».
«Кончилась беседа, старик пошел домой, москвич Семенов лег спать, а Христя сидела, подперев скулы руками, и смотрела в черное ночное небо». Вспоминала… «богатый урожай был в тот год… Куда тот урожай делся?». «Тихий протяжный стон стоял над селом, живые скелетики, дети, ползали по полу, чуть слышно скулили; мужики с налитыми водой ногами бродили по дворам, обессиленные голодной одышкой (…) А ребята, приехавшие из города, ходили по дворам, мимо мертвых и полумертвых, открывали подполы, копали ямы в сараях, тыкали железными палками в землю, искали, выколачивали кулаческое зерно. В душный летний день Василь Чуняк затих, перестал дышать. В этот час в хату вновь зашли приехавшие из города хлопцы, и голубоглазый человек, «акая» по-кацапски, совсем так же, как «акал» Семенов, сказал, подойдя к мертвецу: «Уперлось кулачье, жизни своей не жалеет».
 
Воспоминания Анны Сергеевны, которую молодой девушкой-комсомолкой послали в Украину «раскулачивать» крестьян.
«Какую муку приняли!  Чтобы их убить, надо было объявить: кулаки не люди. Вот так, как немцы говорили: жиды не люди. Так и Ленин, и Сталин: кулаки не люди. Неправда это! Люди! Люди они! Вот что я понимать стала. Все люди».
«Кто убийство массовое подписал? Я часто думаю — неужели Сталин? Я думаю, такого приказа, сколько Россия стоит, не было ни разу. Такого приказа не то что царь, но и татары, и немецкие оккупанты не подписывали. А приказ — убить голодом крестьян в Украине, на Дону, на Кубани, убить с малыми детьми. Указание было забрать и семенной фонд весь. Искали зерно, как будто не хлеб это, а бомбы, пулеметы. Землю истыкали штыками, шомполами, все подполы перекопали, все полы повзламывали, в огородах искали…»
«А крестьянские дети: видел ты, в газетах печатали — дети в немецких лагерях? Одинаковы: головы, как ядра, тяжелые, шеи тонкие, как у аистов, на руках и на ногах видно, как каждая косточка под кожей ходит, как двойные соединяются, весь скелет кожей, как желтой марлей, затянутый. А лица у детей старенькие, замученные, будто младенцы уж семьдесят лет на свете прожили, а к весне уж не лица стали: то птичья головка с клювиком, то лягушечья мордочка — губы тонкие, широкие, третий, как пескарик, — рот открыт. Нечеловеческие лица, а глаза, господи!»
«Рассказать я все могу, только в рассказе слова, а это ведь жизнь, мука, смерть голодная. Завыло село, увидело свою смерть. Всей деревней выли — не умом, не душой, а как листья от ветра шумят или солома скрипит (…) И кажется, вся земля вместе с людями завыла. Бога нет, кто услышит?» И «пошел по селу сплошной мор». А на следующий год «привезли переселенцев из Орловской области — земля ведь украинская, чернозем, а у орловских всегда недород». Только не смогли они жить в тех домах: что ни делали, а запах страшный не выводился. Разбежались. А сама Анна Сергеевна еще ранее сбежала в Киев. И что там увидела? «…Из деревни ползет крестьянство. На вокзалах оцепление: отряды, все составы обыскивают. На дорогах всюду заставы — войска, энкавэдэ, а все равно добираются до Киева — ползут полем, целиной, болотами, лесочками (…) Счастливые доползли, один на десять тысяч. И все равно им спасения нет — лежит голодный на земле, шипит, просит, а есть он не может, краюшка рядом, а он уже ничего не видит, доходит (…) А по утрам ездили платформы, битюги, собирали тех, которые за ночь умерли. Я видела одну такую платформу — дети на ней сложены. Вот как я говорила — тоненькие, длинненькие, личики, как у мертвых птичек, клювики острые. Долетели эти птички до Киева, а что толку? А были среди них — еще пищали, головки как налитые мотаются. Я спросила возчика, он рукой махнул: пока довезу до места — притихнут (…) А я в этот день газету московскую купила, прочла статью Максима Горького, что детям нужны культурные игрушки…»
 
Интересно, Симоненко Петр Николаевич с его партайгеноссе прочитали эти книги? Прочитал ли Янукович Виктор Федорович? Хотя о чем это я (!?), разве что Анна Герман ему своими словами пересказала, как это она умеет. Мордастый, откормленный ПРовский нардеп Ю.Мирошниченко, доказывающий с надрывом, что геноцида не было, а была «просто трагедия», точно читал, как и другие образованные мерзавцы из ПР. Что они думали, эти наследники коммунистического Совка, когда не голосовали за законодательное закрепление исторического факта намеренного массового истребления украинского народа как геноцида?  Что взять с этих манкуртов? У того же Петра Симоненко в Голодомор погибли две тети, а оно …
 

 

 

 

 

 
Одессит [14.12.2009] | Переглядів: 2438

2 3 4 5
 Рейтинг: 43.4/60

Коментарі доступні тільки зареєстрованим -> Увійти через Facebook



programming by smike
Адміністрація: [email protected]
© 2007-2024 durdom.in.ua
Адміністрація сайту не несе відповідальності за
зміст матеріалів, розміщених користувачами.

Вхід через Facebook