Я потерял работу. Будущее представлялось достаточно туманным, настоящее — безрадостным. По ночам меня мучили кошмары. Приснилась, например, голова Кучмы. Голова хитро подмигивала и говорила со мной человеческим голосом.
 
Надо было как-то устраиваться в этой новой жизни. Вся беда в том, что я не знал как! И целыми днями бесцельно бродил по Киеву в надежде на случай. А что может быть приятней для праздно гуляющего человека, чем Крещатик с мокрыми каштанами и... И роскошными магазинами, черт бы их побрал! Пара фирменных кроссовок — 1500 гривен! Кожаная куртка «Rob Roy» — 2 тысячи долларов. За что? За куртку! Оно, положим, можно прекрасно прожить и без «Rob» и без «Roy». Но мне вдруг стало до слез обидно, оттого что я не могу подойти к прилавку и небрежно бросить деньги: «Девушка, во-о-он ту курточку, пожалуйста». Красиво!
 
Пока я в уме переводил стоимость куртки в колбасу, ноги сами несли меня по улицам. И вдруг — чудо! Андреевская церковь! Доллары и килограммы исчезли. В душе запели ангелы, и я восторженно крутил головой, пока не уперся взглядом в бигборд. Веселенькая девица на нем утверждала: «Вона працює»! Ангелы тут же умолкли. Размышляя о том, как эта таинственная «она» сумела во время кризиса устроиться на работу, я медленно двинулся вниз по направлению к Подолу. Через каждые два метра с плакатов на меня смотрел мужчина с печальными интеллигентными глазами. «Твою думку враховано!» гласила надпись на плакатах. Ангелы из моей души, все так же молча удалились, и на их место организованно выдвинулся хор чертей.
 
Я понуро шел по Андреевскому спуску, милому и гостеприимному. Выставки, вернисажи, театры... В кафе за столиками сидели люди, которых по ошибке называют киевской богемой.
 
— Бутылочку коньячку и два кофе!
 
— С вас 2000 гривен.
 
Вот черт! Так это половина моей зарплаты, не считая компенсации!
 
«Вот-вот, зарплаты, — ехидно сказал внутренний голос. — Нет у тебя уже никакой зарплаты, да и неизвестно, когда теперь будет».
 
Тьфу, что ж это за напасть такая! Дальше! Вниз! Вниз к Булгакову! Возле дома-музея стояли двое мужчин и внимательно рассматривали скульптурный портрет Михаила Афанасьевича. Я подошел поближе.
 
— Великий, великий писатель, — говорил один из них.
 
— Да что там великий — гениальный! — возражал другой.
 
Первый загрустил: «Гениальный — то гениальный... А при жизни не печатали. Из театра выгнали, фактически был безработным».
 
У меня начал дергаться глаз. Что ж это получается? Неврастения получается. По улицам спокойно пройтись нельзя. Отчаявшись, я сел на маршрутку и поехал домой.
 
Готов спорить с кем угодно: лучший маршрут в Киеве — № 500. А именно та его часть, когда подъезжаешь к мосту Патона и впереди из-за деревьев еще ничего не видишь, но сердцем уже знаешь — сейчас, сейчас!
 
Пассажиры отгородились от всей этой красоты газетами. Чудаки, ей- богу!
 
— Здорово! — воскликнул один из читающих. — Молодец Рябоконь! Так избирателям и сказал: «Вы, мол, меня выберите, а я буду защищать вашу самоорганизацию».
 
— Мне Рябоконь тоже очень нравится, — застенчиво призналась молодая женщина, сидящая в начале салона.
 
— И откуда только этот ваш Рябоконь самоорганизовался, — басом отозвались задние ряды.
 
— Он не мой, — вздохнула женщина и заскучала.
 
Тут мы выехали на мост. Огромное пространство, полное воздуха и света, размыло рамки бокового стекла, и мы уже летим над Днепром в счастливом порыве. Нервное напряжение спало, и я почувствовал такую необычайную легкость и вдохновение, что встал и сказал так: — Добрые люди! Выберите президентом меня. Я обещаю вам все, что вы захотите, и даже немного больше. А самое главное — у меня появится работа!
 
В маршрутке изумленно молчали.
 
— Свихнулся парень, — раздался наконец чей-то сочувственный голос, — кризис он кого хочешь доконает!
 
А маршрутка подъезжала к близкому уже берегу. Кто знает, может быть, к берегу нашей новой надежды.