DNIWE.
Кратко о моей жизни и поездке на Донбасс в качестве настоящего журналиста.
(проза)
 

Господин Немцов! Позвольте…
Это был самый унизительный день моей жизни. Я бежал за Немцовым и умолял его взять папку из моих рук. Он перепугано отворачивался и убегал. Как же так, не укладывалось у меня в голове. Он бежит, я бегу, а догнать не получается. Так он и сел в машину, а мои рукописи посмотреть не захотел. По гроб ему буду помнить, скотине.
Не сразу я заскочил в этот паровоз. Долго учился на филолога, мечтал найти образец, но всё было не то. Литература казалась совсем скучной. Любил, получается, читать заочно – потому как ничего на ум из прочитанного не приходит. Встретишь красавицу, ну разве будешь ей цитировать героев Некрасова? Нелепо получится. Нет, не люблю я это, фальшь и тоска. Интернет-журналы тоже терпеть не могу. Напыщенные дураки пишут тонну знаков, которые сами и публикуют. Интернет – это сточная канава. На поверхности только откровенный мусор.
Журналистикой занялся от жажды, но быстро она упёрлась в денежный вопрос. С мамой жить было уже невозможно. Да и возле нашей редакции бродячие псы трёх человек погрызли. Не покусали, а именно снимали пробу с человечины. Перед глазами до сих пор у меня стоит заброшенный дом и безумная бабушка, прикармливающая четырехлапых уродцев. Был бы пистолет, стрелял бы. Положил бы всех. Но не было пистолета. Поэтому я наоборот, бабушку даже пожалел: так собачек любит, что готова от пули погибнуть. Может, статью надо было о ней написать? Вспоминаю, что когда-то даже взял такси, чтобы тот дом проехать, а собаки нападали на машину.  Они меня избрали. Как Ноя. Как Нео. Скоро открыли другой вход в здание, и я вздохнул с облегчением.
В газете приходилось дописывать за другими. Ничего серьёзного не доверяли, зелёный ещё мол. Писал для многих изданий. Более 40 статей, но ни одной не опубликовали. Только один раз ответили. Зима 2014 была самой трудной. Я впал в депрессию, и погоня за Немцовым была знаком выхода из неё. Хотелось наконец-то получить минуту славы. Это была моя мечта. Все должны были завидовать или любить. Мир должен был определиться и сказать мне прямо, чего стоит жизнь. Но я делал что-то не так, и оставался на дне. Одинокий, разбитый, пустышка. Вспомнил о своих мечтах написать книгу и начал заполнять её словами. О чём писать? Да о себе. Тогда и стыдно будет за нелепость собственного быта, а не за какие-то писательские промахи. Литературу, как и прежде, не люблю. Назовём это письмецо подведением итогов в форме мемуаров.
В ту зиму… Было одиноко. Я не мог посмотреть на других свысока. А на меня так смотрели всегда. Как-будто не взрослый человек перед ними, а маленький глупый ребёнок, которого надо за провинность наказать, или научить, как правильно. В офисе я работал без компьютера. Сидел и писал от руки. Разрешили носить свой лэптоп, поймали, что сидел в фейсбуке, и попросили больше компьютер не брать. Работал с ручкой и бумагой. Стул без спинки. Перемен хотелось по понятным причинам. Но больше это чувство напоминало зуд, prirutis по-латыни.
Господин Немцов… Одна из моих самых безрассудных атак в поисках признания. Без хладнокровия этот пьедестал не даётся. Друзей надо использовать, коллег подсиживать, заказчиков ублажать лживыми комплиментами. Но мне было лень работать во всех этих направлениях. Минута унизительной погони, в то же время, результативной не оказалась. Даже перестал слать Немцову имейлы. Всё равно не отвечает, тварь. Когда я стану начальником, я себе такого позволять не буду. На письма надо отвечать хотя бы строчкой.
С той зимы я начал читать “Правду” 1970-х. Прекрасное и чудное время. Подход гениалењ в своей простоте. Бить надо было по слабостях. Удачная статья даёт не комментарий, а иллюстрацию под уже устоявшиеся взгляды. Читатель любит осуждающую интонацию, поэтому новости криминала занимают шестьдесят процентов материалов. В разделе политики – об агентах других стран. В экономическом – о санкциях. В юморе – да всё то же, только снисходительней. От корочки до корочки перечитываешь, и освобождаешься от будничных тревог. Вот уже и витаешь где-то в Панаме, и воюешь против анархистов. Или же поддерживаешь повстанцев. Немного не хватает знаний о Панаме, конечно, представляю её, как Египет, но чуть зеленее. Сопереживаю. Начал и сам так писать.
 
Утро семнадцатого было болотное. В редакцию я особо не спешил. Было понятно, что моя статья не пройдёт. Столько лет писал позитивные прогнозы нашей экономике, хвалил Президента, писал о социальных невзгодах, и… ничего. Просто ничего не напечатали. Не уволили, не отругали. Да, я в этом офисе уже второй год сижу. Второй. Год. Не напечатали. Ничего. А я никуда не ухожу. Раз не печатают – значит, плохой журналист. Уволюсь тут – нигде не возьмут. Или возьмут, но потом уволят. А держат  зачем? Не понимаю… Загадка для меня. Но я стараюсь, всё равно. Как-то сначала обидно стало, но потом я понял, что надо развиваться, хотя бы для себя. Может, когда-то и напечатают. Сейчас закончил свой опус на тему войны в соседней стране. Собрал самые крутые фишки: фосфорные бомбы, пытки детей, поедание трупов. Хорошо получилось. Но с чего им вдруг взять мою статью? Два года не брали, а я и о мурманских тиграх писал, и даже на выставку Михалкова сходил. Нет, исключено. Меня в печать не возьмут. Грустно и тошно. Но купил себе машину недавно. Доволен. Ищу девушку. Может, сразу в жёны. Всё есть, я человек зарабатывающий.
 
Офис у нас был дико тесный. Среди столов бегал главный редактор Виктор Петрович, которого с перепугу я часто называл Пётр Викторович. Ко мне подошёл Андрей, редактор, отвечающий за завтрашний выпуск.
Доброе утро, Сергей, пожалуйста, возьмите сегодня тему с другой рубрики.
Как, я не должен писать о лемурах?
Нет, не должны. Вам стоит взяться за Украину, у вас хорошо получилось.
Что получилось?
Ну как же, ваша статья, нам очень понравилось.
Кому “нам”?
Мне и Виктору Петровичу.
Виктору Петровичу?..
Да, именно ему. Что ж, голубчик, прошу вас написать о пытках в городе Милиполь.
Что-то я такого города и не знаю.
Да ничего, вы в гугл введите, вам найдёт. Договорились?
Договорились.
 
В течении часа мне объяснили в деталях, что требуется. Теперь у меня появилось спецзадание. Может, им наконец понравилось? “Вы превосходны” – слышалось мне в голове. Сам Виктор Петрович гладил меня по голове и я таял в его властных руках. Ничего такого, я был ребёнком, котиком, которого гладил дядя. Звучит ещё хуже. Но по голове гладил. Твою мать. Поймите, ничего такого в этом нету! Мне всегда хотелось быть любимчиком начальника. Не ради зарплаты или разрешения пользоваться компьютером. Или кресла со спинкой. В этом что-то есть душевное. Энтузиаст я. Брехтовский, или как их называют, – тех, которые самые бойкие активисты?
 
Сергей, а вам очень идёт этот свитер. Ваша мама прекрасно вяжет.
Нет, вы что, моя мама давно мне одежду покупает.
Интересно. А как продвигается ваша статья?
Почти закончил, но надо добавить интриги. Мои герои – беженцы Донбасса, которые вынуждены учить английский в Америке. Америка их обижает, требует переводчика нанимать. Люди злые и планируют подавать петицию.
Нащупали же, молодец. Чеканите бриллиант. Отправьте свой результат мне на почту.
Да, конечно.
 
Замечу, приукрасить – это не приврать. Вокруг столько реальностей, что я не умею посчитать. Да и вы это понимаете не хуже. В одной живёшь, а в других существуешь. Сейчас нет смысла об этом говорить. Уже нет. Потому что и так всем ясно: пока мы боролись за свои идеалы, кто-то их создавал. И эти идеалы не наши, и мечтали мы не для себя. Не квартира и машина была нашей конечной целью. Семья, хорошая работа, улыбчивые люди вокруг. Предмет желаний – кинообразы. Они модель для жизни. Показали “Американский пирог” и парочку таких же глупых фильмов – зомби захотели секса. Показал “Форсаж”, во дворах разбивают Жигули о столбы. Планета обезьян со своими глупыми фантазиями и фальшивой памятью.  
Вечером приходишь, и начинаешь знакомится с мировыми происшествиями. Зачем? Да потому что тоска берёт! Жизнь проживаешь мизерную, а голова чешется, задаёт вопросы. Как различить друга и незнакомца, если с тобой мало что в жизни случилось? Новости нужны всем, как и искусство. Чтобы было о чём поговорить. Мировоззрение и вкус – это сила, с которой впиваются зубы в эту плоть. Глубже или поверхностней – это исключительно уровень потребности. Извращение. Те, у кого есть жена, читают гораздо меньше. Пишут ли они вообще? Счастливому человеку не стоит идти в журналисты. Грусть снимает только лёгкая встряска а-ля Буковски. Если нет 2.50 на водочку, то попускаешься пивком за 1.10. И так каждый раз. Вот уже и начинаешь чувствовать, что и пивком неплохо, если даже не лучше.
 
Я смотрю телевизор, но газет не читаю. Сначала было интересно, но потом стыдно. Если знаешь дело изнутри, никогда в это дерьмо не поверишь. Это дно для человека. Хуже только политика. Как-то на одном мероприятии познакомился с Жириновским. Он в жизни совсем не такой дикий. Похож на бандита. Но от его улыбке всем становится весело.
Пивка надо пить много, иначе телевизор меня не удержит. Пьяная уставшая рука нажимает на кнопку “Start”. По ту сторону экрана сидит зажигательная Василиса Неймен, татарка с властными глазами. Я влюблён в неё с прошлого года.
 
Подводку, ребята, кто-то должен написать подводку под следующий сюжет. Значит, там пару рабочих рассказывают, как плохо в стране, ну и так далее. Нам нужно это всё в свете трагизма, и жалеющая интонация чтоб была. Симпатизируйте. Мягко критикуем.
Вот что-то в таком роде:
 
“За последние десятилетия эта страна была полным …”
 
Нет, нет, нас оштрафуют за такое слово.
 
“За последние десять лет эта страна летела в пропасть. Как штурман корабля, Президент попытался выйти из крена, но население его не поддержало”.
Больше текста не надо, паузами забьёшь место.
 
Давай персонажей.
В Киеве не протолкнуться на рынке. Но странная вещь, продавцов больше, чем покупателей. Люди продают даже одежду с себя, а иногда снимают с других силой. Страна летела в пропасть, а люди всё слепо продолжали верить в чудо.
Вот в однокомнатной коммунальной квартире сантехник Вадим Петрович работает слесарем в киевской конторе.
… такой типа приеду в Киев, найду работу потрошителя рыбы. Друзья, Колян, Вовка, все верили, что я буду им помогать отсюда. Да, блядь, куда там. Сижу на голой жопе в однокомнатной квартире, а вода с крана воняет хлоркой. Понимаете? На аренду идёт 200 баксов, ещё за свет и прочее. На еду ещё какие-то крохи остаются. Вот так и живём. За копейки. А потом и пенсия. И смерть.
Но нашлись и те, кто поддержал правительство. В Киеве их меньшинство. Перед камерами говорить бояться.
Да, я приехала с Донбасса, я хотела вам всем сказать, что наш Президент всё делает правильно. Правильно, вот этих собак надо вешать. Дайте людям жить в мире и спокойствии. Президент прав.
А пока ситуация стабилизировалась, мы продолжаем следить за развитием.
Класин Евгений, ГТВ, специально для программы “Вовости”.
 
Василису заменили лысым мужчиной. Переключил.
 
Что вы думаете о влиянии наркотиков на нашу культуру?
Понимаете, вот стоит только задать этот вопрос, люди начинают жестикулировать словами. Я скажу прямо, если позволите. Наркотики – это лотерея. Кто-то выиграет, кто-то потеряет. Тех, кто потеряет, конечно, большинство. Но цена риска минимальна. Дохнут все, и те, кто рискует. И те, кто нет. По-разным причинам, но наркотики минимально влияют на нашу культуру. Для обывателя наркотики значат зависимость, преступность, разочарование. Прекрасные образы. А что если обыватель ошибается, потому что он не знает всех правил игры? Рождаться и умирать – это наша программа. Умирать ради эксперимента – многие болезни порождены мутациями нашего организма без внешней причины. От наркотиков тоже мутируют. Одни в лучшую сторону, другие – в землю.
 
Вы понимаете, как получилось, я в вашу квартиру случайно попал. Ключ…
…была обезоружена цыганская банда, похищавшая желуди в лесу.
Yes, John, hit him right in his fucking face.
 
Иногда даже больше хочется. Смотрю фильмы, а там ничего интересного. Тоже пассивно себя чувствуешь. Как в абсурдной демократии, где равенство состоит в том, что в равной степени всем абсолютно безразлично к своей личности. Потребляешь тонну кислоты со своего Интернета, а потом сидишь, удивляешься, что жизнь не меняется, а только идёт дико вниз. Тебе скоро детей рожать, а ты споришь о Президенте с сигаретой на офисной курилке. Это если тебя в офис взяли. Остальные встречаются поговорить только в баре, потому что на их работе мозг не нужен, а эмоции являются только болезнью натуры. Я работал грузчиком, на стройке, видел падающих людей, и людей встающих. Они все были эмоциональны. Инопланетно полны чувств. Грузчик чувствует, что он человек из плоти. У него интуиция развита. Он умеет любить. А что взять с планктона, потребляющего своё тело, чтобы быть приспособлением при машине?  
 
Смотреть телевизор и не говорить с собой? Это как на карусели, новые и новые образы начинают стимулировать мышление. Очень приятное ощущение, как будто гуляешь по улице и подслушиваешь отрывки разговоров. Улыбочку! Вас снимают для РТР. И Вас. А у вас разговор скучный, никто слушать не будет.
 
Владимир Вольфович! Владимир Вольфович!
Да нет, это вы послушайте. Проститутка? Что они имеют против проституток? Что не так в этой профессии? А ничего. Такая же работа, как и ваша. Слесарь, автомойщик, пожарный. Такие же рабочие люди. Запретила наша христианская культура одну из многих профессий. А вы тут начинаете. Если бы в проститутки шли все на каком-то этапе своей жизни, то вы бы понимали, что ничего предрассудительного в этом нет.
 
Новости идут колоннами, образы плавят сырок мозга. Сколько я узнал из книг и телевизора, а сколько из жизни? Почти ничего из жизни. Там только личные стереотипы, основанные на скудном опыте. Кто-то даже умудряется ненавидеть негров, ни разу их не видав хотя бы на расстоянии. Да какие негры в русской глубинке? Я вас прошу. Люди разбиваются на кучки и играют в игру, где их символические решения что-то значат. Никакого скептицизма. В игре каждый имеет свою роль и может внести коррективы. Но к существенным вещам эта игра, как и её результат, смысла не имеют. Наверное, моя агрессия и позиция мешают мне стать настоящим корром. Слишком скептичен.
 
Ты, Серёга, на поправку идёшь. Такими темпами тебе колонку дадут. Отлично пошутил о киевской хунте. “Инопланетяне колонизируют Донбасс”. Звонили с главного офиса, тебя в командировку отправляем.
Я думал, это главный офис.
Главный у издания, но над нами есть ещё влиятельные люди. Молодой ты ещё. Хорошо, едешь скоро. Мы должны сделать ответ американским VICE news. Слышал о таких?
Да вы что, Виктор Петрович, я американские СМИ не смотрю.
Правильно, правильно. Но по работе можно одним глазком посматривать. Тебе задание, дома посмотри. Мы будем делать такое же. Но в газете.
 
После этого разговора нечего и вспомнить. Пришёл в себя только в вагоне поезда. Никто самолёт мне не оплатил. Зато ехал в прекраснейшей компании алкоголиков-строителей. Когда спросили, чем занимаюсь, соврал. Побыл под алкогольным прикрытием.
На вокзале встретили на Ауди 6, отвезли к Губарёву в квартиру.
 
Интересная у вас квартира, господин Губарёв.
Съемная. Мы ведь на войне, конспирация превыше всего.
А вот у вас возле двери плакат, вы против чего выступаете?
Так вы сам плакат прочитайте и узнаете.
У вас тут написано “протестуем” и более ничего.
А, ну этот у нас на всякий случай.
В двери постучали, и в квартиру вошли ещё какие-то московские журналисты. Молодые, может, ещё студенты. Через 30 минут Губарёва арестовали. Раз пятый. С журналистами пошли в кабак, где у оператора пытались отобрать камеру. Мы позвали милицию. И ушли уже без камеры добровольно.
 
Это война. Мы должны были быть всегда готовы.
 
В Донецке днём красиво. Вокруг розы и сосущиеся парочки. К вечеру я уже набросал первую статью о задержании главаря ополченца. Последней строчкой было лучшее из моего: “Как Персей, господин Губарёв поднял меч на гидру, но та укусила его одной из своих уродливых голов”. Точка.
 
Я всегда себе повторяю, pain is inevitable, despair is a choice. Со скептиками нечего спорить. И отчаиваться нечего. Все так переживают за успех начинаний, страдают. У меня ничего не получается, и я счастлив. И кто потерял? Встречался как-то с одной девушкой нежного возраста. Как-то говорит мне: “А что дальше?” Сначала я даже не понял, но потом пришлось переезжать от неё.
 
Здоров, Серёга. Есть тебе задание. Надо написать об одесской Хатыни.
А что это?
Ещё не слышал? Да ты погугли, там всё есть.
А что с первой статьей?
Не выпустили. Не угадал ты с настроениями. Сейчас нужен командный тон, идёт наступление, наши бьют. У читателя должны тракторы по коже ездить от сопереживания подвига. Так что поработай над ошибками и пиши следующий материал. Будем ждать до пятницы.
Секрет состоит в том, что от каждой редакции высылают по несколько журналистских бригад. Военные журналисты погибают чаще военных. И чтобы вести репортажи с горячих точек, нужно закладывать потери людей в бюджет. Я был не один из нашей газеты, поэтому пока существовала конкуренция. Поэтому и винить себя было рано: это не я такой плохой, а это они чуть лучше. Но и меня напечатают когда-то.
Немного расстроившийся, я пошёл за пивом в ларёк. Да, Донецк – место грустное, серое, пыльное. Тут с китайцами познакомился, проехали на дне камаза через границу. Журналистов не испугались, коллеги отсняли сюжет. Девочки ничего такие, но провинциальные. Ходят в мини-юбках и на каблуках, в одной руке сигарета, в другой – бутылка. Как в 90-х, только поколение дочерей.
 
Как написать идеальную статью? Чтобы все прочитали и сказали: “Да, это оно. Не понимаю, как это работает, но сердцем чувствую, что это идеальная статья. Такую не каждый напишет. И раз в жизни с некоторыми случается.” Под пивко посмотрел Киселёва, музыкальное новости, “Идентификацию Дорна” по Первому национальному, и уставший пошёл спать. Но ночью мысли будили меня, я слышал обрывки фраз, которые должны были стать сюжетом. Идея рождалась из тьмы моей комнатки. Я почти был готов прозреть, но мысль не выходила из моей головы в форме концепции. Нужно было больше пива. Позднее время, городишко паскудный, на самом деле. Ночью могут и прибить малолетки за пару рублей и пачку сигарет. Зачем им надо была война? Они в ней и так жили. И воевали сами с собой. От этих мыслей мне стало страшно. И я никуда не пошёл.
Могли бы вы по-простому объяснить, откуда знаете Гиркина?
Познакомился с ним на курсах иностранных языков. Очень образованный человек.
Кто? Вы или Гиркин.
Гиркин. И я. Но я к тому, что он местный, он родился у нас тут под Славянском. Родной наш парниша. Не верьте украинским СМИ, что он из России! Врут. Врут!
А скажите, вы не присоединились к ополчению?
Присоединился, я один из первых. Спросите у Вовки, он вам подтвердит. Воюем за свой край, за свою свободу, и никому её не отдадим.
 
Ополченец наболтал свою историю на диктофон, и с заданиями было покончено. Вечер предстоял весьма интересный. Вместе с ополченцами, мы шли в один из лучших клубов города отпраздновать две недели боевых действий. Пришли деньги. А какому солдату не хочется покутить.
Клуб был просторный. Сразу как зашёл внутрь, хмурые охранники меня осмотрели.
А я к Михаилу.
Какому ещё Михаилу?
Воробышкину.
А ты кто такой?
Сергей.
Фамилия?
Чекатило.
Паспорт покажи… Давай проходи. Сергей Чекатило.
 
Только я прошёл коридорчик от входа до главного зала, музыка начала пробираться всё громче и громче к моему телу. Я уже успел слегка выпить, для настроения, и начало меня вдохновляло. В зале меня встретил какой-то парень и отвёл к столику, где сидели ополченцы.
Здоров, Сергей. Это журналист из Москвы. Он сегодня о нас статью писал.
Да, здравствуйте.
На этом интерес ко мне пропал, потому что на сцену вышла очаровательная танцовщица. На её бёдра падал свет. Она была только в полупрозрачном платьице, и под ним не было ничего. На стол поставили Мартини, и немножко растерявшийся, я открыл бутылку и налил себе сам. И сразу же вернулся всем вниманием к танцовщице. Очень быстро она оказалась совсем голой и к ней, словно зомби, начали заползать мужчины-посетители. Некоторым она даже позволяла целовать себя, но только не в губы.
Он будет через пять минут здесь. Всё готово?
Где Фраер?
На входе стоит. Его сам Гиркин туда поставил.
Типа пёс сторожевой? Вечно нам под пули бросаться. Надо Фраеру долю понизить.
Не о том сейчас разговор, Змей. Ты на задании сосредоточься. И дай парнише ствол.
Кому мне?
Тебе? Или ты хочешь, чтобы тебя фашики завалили прям у входе? У Фраера автомат и броник. А ты с нами. Никто не будет разбираться журналисты, или блатной.
Но зачем вы меня сюда взяли.
Бери пистолет. Будет стрельба, прячься под стол. Камера в сумке.
Но я не оператор.
А кто тогда?
Журналист-писатель. Я пишу. Даже не для телевиденья.
Какого хуя вы взяли не оператора?
Змей, объясни.
Да всех уже операторов перевалили. Новые ещё не приехали. Как мухи дохнут.
Видишь, Серёга, выхода не было. Лезь под стол и снимай, как мы бендер будем валить.
На сцену вышел мужчина во фраке и начал торжественную речь. Я услышал, как в другой части зала кто-то передёрнул затвор. Змей поднялся, махнул рукой – я начал снимать – а все сидящие на диване бросились в разные стороны, с балкона начался огонь. Мужчина во фраке упал мёртвым. Этот момент я запечатлел. Вдруг начался автоматический огонь, неизвестные стреляли в ополченцев. “Надо помочь ребятам, здесь они как в засаде.” Мужчина во фраке начал ползти по сцене. С-под стола я прицелился и выстрелил. Пуля пролетела мимо. Автоматная очередь не умолкала. Тогда я собрался и выстрелил ещё раз. Мужчина во фраке остановился. Прекратился и огонь. Под стол заглянул Змей.
Ты чё, ебанутый? Ты только что убил нашего заказчика.
Что теперь делать?
Вылазь и сваливаем, придурок.
 
На следующий день пришли ужасные новости. Андрей и Филиппе погибли. На мои вопросы как и почему, начальник по ту сторону телефона махнул рукой и сказал, что сами виноваты. Встретили двух клофелинщиц в баре, козырились, что московские журналисты. Чёрные вдовы не рассчитали дозу, и парней не стало. Мне стало не по себе от тревоги. Теперь ведь мою статью должны напечатать.
 
Нет, извини, Сергей, этот материал выглядит неправдоподобным. Я всех в редакции спрашивал. Не надо перегибать палку.
Но, Виктор Петрович, это всё так и было.
Нет, Сергей, не обижайся. Абсурд. Про убийство мужика в клубе не подтвердилось. Некоторые факты просто дебильны. Особенно про танки, рушащие дома. Кирпичный дом не так и просто снести, как ты описываешь.
Была перестрелка в клубе “Пидробол”. Я сам видел. Он умер. Его добили. А что танки… То здесь всё старое, дома сами падают. А укры их танками подталкивают, и они падают с людьми внутри. Кишки, кровь, стоны умирающих. Жутко выглядит.
А ты это видел сам?
Конечно!
Но где, разве такое было в Донецке?
В Донецке тоже было, но я не видел. Ездил в разныё городишка вокруг. Всё в моей статье правда, а если не всё, то большая часть. За неё ручаюсь.
Что же. А бомбардировщики тоже видел, или таки приврал?
Да, бросали бомбы на жилые дома, а потом напалмом по земле выжигали поля. Вы, Виктор Петрович, видели “Иди и смотри”. Всё, как там. Только ещё страшнее.
Убедительно говоришь, Сергей. Да и, правда, если сам видел. А фосфорные бомбы таки были?
Вот тут не скажу. У меня нет подготовки в этом вопросе.
Ага. Хорошо, тогда до связи. Я спрошу о тебе
Спасибо. До свидания.
До свидания.
Спасибо.
 
Ночь была неспокойной. Слишком много было на кону. Моё имя могло зазвучать в профессиональных кругах. Я бы уволился и пошёл работать в “Вести недели”. Возможно, даже взяли бы в ведущие. Утро было тяжёлым. Я чувствовал похмелье, хотя вчера, как вы знаете с моих записей, я не выпивал. Разочек с утра, но похмелье появилось непонятно откуда.
Прийти в чувства мне помог Виктор Петрович.
Ничего с мужиком не подтвердилось.
Да как же так?!
Завязывай. Есть новое задание – надо затесаться в банду украинских националистов.
Но языка-то не знаю.
У нас больше некого. Дерзай, Серёга. Не бойся, в Донецке, если что, тебя всегда прикрышуют.
 
Добрий день! Міня звуть Сіргій Чікатіло, я маю зустрічь з Тарасом Боженним.
Да, здравствуйте. Говорите по-русски, если вам удобнее.
Спасибо.
А это Чекатило откуда кличка?
Да это и не кличка.
Фамилия? А что ж не поменяли?
Не разрешили. Сказали оставить папину.
Вы сын Чекатило?
Внебрачный. Но папа со мной до смерти общался. До его убийства.
Земля ему пухом. Слава героям.
 
На следующий день я уже бегал с тризубом. Но быстро вычислили, привязали к батарее, а потом обменяли на ящик водки. По ходу, так никто и не понял, почему я бегал с тризубом, и что я журналист. Нельзя сказать, что я провалил задание. К тому же, у меня появился эксклюзив с плена. “Нас пытались изнасиловать, били ногами, пытали электрическим током”. Я погуглил пытки в Гуантанамо и дописал вишенку на торт: “Мою маму называли проституткой и плевали на её фотографию.” И откуда у американцев были фотографии мам заключённых?  
 
Сергей, поздравляю тебя, твоя статья выйдет завтра на второй странице.
Спасибо вам, Виктор Петр…
Да, у вас талант. Долго вы его прятали, но военная журналистика – ваше всё. Государство свернуло нашу программу по освещению украинского кризиса. Но ты без работы не останешься. Завтра же возвращайтесь в Москву, а потом у тебя поезд в Улан-Батор. В следующем месяца казахи будут ущемлять права русских, и ты будешь освещать события.
Благодарю за всё.
Жду тебя в понедельник в редакции.
 
Но, как оказалось, я попал в Бермудский треугольник: Красный луч – Славское – Донецк. О всём, что со мной случилось, я уже рассказал милиции. Изнасилование – правда только отчасти. Всё остальное – да, так и было. Скоро обо мне узнают все. Мой третий материал прозвучит, как взрыв, на всю историю. Россия больше не будет прежней. Как и весь мир.
А пока пойду в ларёчке пивка куплю.