Со времен дяденьки Фрейда стало обычным делом усматривать в отношениях между правящей верхушкой и народной массой сексуальную составляющую. То есть, выражаясь понятиями знаменитого австрийца, прослеживать либидозный характер этих отношений. Как правило, в поведении массы видят женское начало. А лидер, вождь – это самец, который обольщает толпу и становится ее кумиром.
 
Не каждому дано стать Наполеоном, не каждому дано было сказать: «У меня одна страсть, одна любовница – Франция: я сплю с нею. Она мне никогда не изменяла». В нашей истории чаще попадались деятели, способные добиваться своей цели путем насилия. Впрочем, брутальным любовникам тоже не отказывали в поклонении. До сих пор у многих чуть ли не в генокод зашита ностальгия по тем временам, когда народ грубо имели во все дыры батюшки-цари или товарищи комиссары...
 
После эпохи «кремлевских старцев» массы, сытые по горло бессильными номенклатурными мачо, прямо-таки бросились на шею первому же сравнительно молодому претенденту, в кои веки отказавшемуся в своей деятельности от обычаев Домостроя. Однако тут же изменили ему с горластым здоровяком, в практике которого новые «ласки по-демократически» причудливо перемешались со старым, давно привычным хмельным куражом.
 
А потом настали времена, когда нашему народу отвели для утех со своими вождями собственное отдельное помещение. И вдруг оказалось, что утешаться-то не с кем. Настолько явным было в местных лидерах вопиющее отсутствие как мужского начала, так и мужского конца...
 
В одно мгновение вся либидозная картина перевернулась. Теперь в мужской роли оказалась разочарованная масса, оказался собственно народ. А перед ним, выставляя напоказ свои прелести, дефилирует вереница милейших созданий в штанах и юбках. Все они тем или иным образом стремятся охмурить озадаченный электорат, дабы склонить его к сожительству и добиться главного: завладеть нашими голосами, а затем и правом распоряжаться нашими ресурсами. По сути, эта картина ничем не отличается от парижской улицы Сен-Дени или амстердамского «квартала красных фонарей». Или, наконец, от нашей Окружной – с той только разницей, что не пешие шлюхи поджидают на обочине клиентов в иномарках, а, наоборот, шлюхи в иномарках поджидают пеших клиентов.  
 

 
На первых порах это было как-то непривычно и неуютно, и все ощутили дискомфорт. Едва только на горизонте замаячила призрачная возможность возвращения к прежней ориентации, массы поспешили ею воспользоваться. В соперничестве двух претендентов на свою любовь нация выбрала более гламурного – и истово отдалась ему на оранжевых простынях. Увы, уже в первую брачную ночь новый кумир показал себя в качестве вождя таким безнадежным импотентом, что окончательно возмужавший электорат плюнул и, скрепя сердце, опять побрел искать утешение на политической Окружной...
 
Таким образом, отечественный политикум на глазах преобразился в явственное подобие дома терпимости – проще говоря, бардака. Ну, допустим, это так. Тогда напрашивается вопрос: что же, собственно, тут плохого? Ведь проституция по-своему вписывается в рыночную систему. Ежели сезон завядших помидоров породил спрос на продажную любовь политиков – пусть желающие покупают ее за посильную мзду и получают свою дозу удовольствия!
 
Увы. Так было бы, если бы нас окружал бардак в хорошем смысле. То есть тот, из старого анекдота: «Молодые люди, в бардаке был порядок!» Но в том-то и беда, что порядком в здешнем бардаке и не пахнет.
 
Вся полит-секс-индустрия ориентирована только на одно: быстро и основательно обчистить карманы клиента. А доставлять ему удовлетворение никто не собирается. Каким образом это происходит? В практике криминальных интимных услуг давно существуют соответствующие методы.
 
Чаще всего электорат ловят на простом хипесе. Вот, казалось бы, строит нам глазки и вертит попочкой такая лапочка, такой пупсик. Как же тут не соблазниться, не одарить ее нашей щедростью? Потом происходит что-то такое, чего мы и не понимаем, но только непонятно куда исчезают наши сбережения, наши сносные зарплаты, наши доступные образование и медицина, наша среда обитания, наша коммунальная собственность и т.п. – остается только непроходящая головная боль. А лапочка-пупсик, слегка подновив макияж, уже снова стоит на Окружной и высматривает новых лохов.
 
Бывает и еще проще, когда пришедшая к власти блядь даже не считает нужным маскироваться. Заплатил бабки вперед – и свободен, проваливай, чего ждешь? Не успевают уборщицы проветрить избирательные участки, как победители выборов, еще вчера распинавшиеся перед нами в нежных чувствах, уже состраивают морды кирпичом и садятся решать свои дела, не имеющие ничего общего с нашими. Протестовать бессмысленно: на входе в элитные бордели на Банковой, Грушевского или Крещатике стоят крепкие вышибалы из спецназа.
 
Вот такая система пышно расцвела в нашем отечестве. И судя по всему, не собирается меняться. По принципу бардака «в плохом смысле» заполняются кресла в Верховной Раде и радах всех уровней, в кабинетах президента и мэров городов... О том, почему эта картина перманентного безнаказанного «развода» настолько устойчива и есть ли у нас шансы ее изменить, мы уже пробовали рассуждать (см. http://durdom.in.ua/ru/main/article/article_id/1289/user_id/2596.phtml ). А сейчас хотелось бы напоследок процитировать концовку повести Александра Куприна «Яма» (написанной, как известно, на материале давнего киевского «квартала красных фонарей» по улице Ямской). Эти строки достаточно наглядно показывают, какая мрачная судьба может ожидать бардак, в котором нет порядка. Не мешало бы политическим куртизанам обоего пола перечитывать их на ночь. Дабы холодок по толстой коже подсказал им, что в данном конкретном бардаке назревает пора менять не только кровати либо расцветки простыней...
 
Итак, слово Александру Ивановичу:
 
«Двух драгунов обсчитали в рублевом заведении, избили и выкинули ночью на улицу. Те, растерзанные, в крови, вернулись в казармы, где их товарищи, начав с утра, еще догуливали свой полковой праздник. И вот не прошло и получаса, как сотня солдат ворвалась в Ямки и стала сокрушать дом за домом. К ним присоединилась сбежавшаяся откуда-то несметная толпа золоторотцев, оборванцев, босяков, жуликов, сутенеров. Во всех домах были разбиты стекла и искрошены рояли. Перины распарывали и выбрасывали пух на улицу, и еще долго потом – дня два – летали и кружились над Ямками, как хлопья снега, бесчисленные пушинки. Девок, простоволосых, совершенно голых, выгоняли на улицу. Трех швейцаров избили до смерти. Растрясли, запакостили и растерзали на куски всю шелковую и плюшевую обстановку. Разбили, кстати, и все соседние трактиры и пивные.
 
Пьяное, кровавое, безобразное побоище продолжалось часа три, до тех пор, пока наряженным воинским частям вместе с пожарной командой не удалось, наконец, оттеснить и рассеять озверевшую толпу. Два полтинничных заведения были подожжены, но пожар скоро затушили. Однако на другой же день волнение вновь вспыхнуло, на этот раз уже во всем городе и окрестностях. Совсем неожиданно оно приняло характер еврейского погрома, который длился дня три, со всеми его ужасами и бедствиями.
 
А через неделю последовал указ генерал-губернатора о немедленном закрытии домов терпимости как на Ямках, так и на других улицах города. Хозяйкам дали только недельный срок для устроения своих имущественных дел.
 
Уничтоженные, подавленные, разграбленные, потерявшие все обаяние прежнего величия, смешные и жалкие спешно укладывались старые, поблекшие хозяйки и жирнолицые сиплые экономки. И через месяц только название напоминало о веселой Ямской улице».