Увлекаюсь лингвистикой не как профессионал, а как любитель. Проще говоря, интересуюсь ею, собираю интересные факты... У каждого есть своё хобби, так сказать. У меня - лингвистика, любительская…
 
Началось это увлечение неожиданно: к нам, абитуриентам Вильнюсского высшего командного училища радиоэлектроники войск ПВО страны (СССР-а тогда) подошёл член приемной комиссии и начал заполнять анкеты. Мы отвечали на его вопросы, а он что-то там с умным видом записывал. Так вот, спрашивает он стоящего передо мной парня: «Сколькими языками Вы владеете?». Тот отвечает: «Трюмямя!». Мне стало интересно – аж «трюмямя»! Мы как-то сразу познакомились. Это был уроженец города Вильнюса, столицы тогда Литовской ССР, Вацлав Дуда, поляк. Потом, после поступления в училище, мы подружились, тем более, оказались на одном потоке, правда, в параллельных группах. Разбивали нас по потокам очень просто, без затей, по лингвистическому принципу: всех, кто в школе изучал английский язык, те шли на АСУ (автоматизированные системы управления), а те, кто немецкий или французкий – на РЛС (радиолокационные станции). В одном из первых увольнений в город Вацлав повёл меня в свою «родную» школу, польско-литовско-русскую. Школа эта стояла неподалёку от нашего училища, но не это примечательно, а то, что все школьники с почтением относились к нам, курсантам (мы были, естественно, в военной форме) и, что меня поразило, они, эти школьники при разговоре между собой с необыкновенной лёгкостью переходили с русского языка на литовский или польский. Вот тут то я и «заболел», окончательно и бесповоротно. Короче, молвил я Вацлаву: «С минуты сей ты мне помогаешь овладеть остальными «двумямя» языками. Чтобы впредь, когда мы опять придём в твою школу, а там, кстати, было очень много симпатичных девушек, я не вертел головой с дурацким выражением лица и широко открытым ртом, не понимая «о чём гутарят». Вацлав согласился, но признаться, педагог из него был никудышний и «просвещал» он меня только своему родному, польскому, а касательно литовского говорил, что это слишком тяжёлый язык для меня и вряд ли я его осилю. Кое-какие успехи у меня уже были – где-то через пол-года, бывая среди знакомых Вацлава в его микрорайоне, где жили одни поляки, которые составляли треть населения Вильнюса, я себя чувствовал довольно-таки комфортно. Даже его соседка Божена, златовласая красавица с бездонными голубыми глазами, похвалила меня за мой польский. Конечно, похвальба эта была большущим авансом, просто им было приятно, что я, «иноземец», пытался, пусть коряво, разговаривать на их родном языке, но, тогда возвращаясь в училище я не шёл, а летел, лишь изредка касаясь ногами земли. С поляками в Вильнюсе тогда смехотворная ситуация сотворилась – приезжих из Польщи, «настоящих», так сказать, поляков даже в «Интурист» не селили (наши, мол, под иностранцев косят!).
 
А литовский я осваивал с помощью Ромаса Венцкуса, с которым мы учились в одной группе, даже в воинском строю я стоял сразу за ним (он был немного выше). Мы с ним договорились о бартере: он мне литовский, я ему украинский. Я ещё тогда шутил: «Я буду служить в Литве, а ты в Украине!». Он очень хотел попасть служить в Украину, к Чёрному морю поближе… С удивлением я обнаружил, что между нашими родными языками есть много общего. Например, по-литовски «спасибо» - «Ачу», а вот «благодарю» - «дякОю» и в произношении звучит как наше «дякую». За полтора года совместных занятий я достиг определённых успехов и даже начинал пробовать читать-писать, а не ограничиваться только лишь устной речью, так сказать, на бытовом уровне. Мои успехи в литовском начали приносить «реальные дивиденды» – сокурсники норовили вместе со мной (часто для меня почти задаром) посещать вильнюсские маленькие уютные кафе и чтобы я сделал заказ на своём «безупречном» литовском. Замечу – все мы были в военной форме и явно не литовской наружности. Находясь в лёгкой прострации от такой приятной неожиданности, официантки нас, образно говоря, просто таки «баловали», к нашему всеобщему восторгу.
 
Но… Где-то в декабре месяце мы с Ромасом получили наряд на работу: нужно было, применяя самую передовую на то время технику (ломы и лопаты), разрушить старинную постройку (на месте училища ранее находился монастырь), весь образовавшийся строительный мусор погрузить на автомобиль и вывезти на свалку, далеко за Вильнюс, в район города Укмерге. Строили в старину качественно и нам пришлось хорошенько попотеть, разрушая стены оного здания. Зачем? Чтобы потом на этом месте построить панельную пятиэтажную казарму! К слову, в этом здании-казарме сейчас организованы курсы повышения квалификации сухопутных офицеров войск НАТО звена «батальон-бригада», а само училище после распада СССР «переехало» в Санкт-Петербург. Потом нас с Ромасом, ещё не остывших, посадили в открытый кузов грузовика, поверху этой кучи строительного мусора и «вперёд с песней!». Повторюсь – на улице декабрь. Морозец слабенький, но ветерок сильный в тот день дул. Ехать туда нам не было никакой нужды, поелику работники свалки сами разгружали прибывающие к ним машины (в Прибалтийских республиках и при советской власти даже на мусорных свалках был порядок, почти образцовый). Мы поехали обратно, в кузове, без тента… Потом я всю зимнюю сессию провалялся в госпитале с двухсторонним воспалением лёгких а Ромас (ну очень уж он не любил шапку одевать!) от полученного менингита умер. Светлая тебе память, мой дорогой друг Ромас Прано Венцкус родом из маленького литовского городка Кедайняй. Появиться возможность – я обязательно опять съезжу на твою могилу. Давно не был…
 
На этом, казалось, моё увлечение «языками» начало затухать. Однако на вечеринке под Новый год я познакомился со своей будущей женой Татьяной, потом, через полтора года, перед самым моим выпуском, мы поженились а ей ещё оставался год обучения в пединституте. Так что, наш «медовый месяц» растянулся на «медовый год». Но я не о «мёде», а о «языках». Короче, в совершенстве владея литовским (хоть русская, но местная однако) она решила хотя бы как-то подтянуть мой скудный уровень этого тяжелейшего для славьян языка до более-менее сносного уровня, хотя бы до оценки «3» (со многими минусами, понятное дело). Тем более, начальными сведениями я владел, так сказать. Если серъёзно, то мы просто дурачились, не понимая по молодости-глупости всей важности этого вопроса.
 
На выпускном курсе нас троих одногруппников: Васю Шинка, закарпатского венгра, Феликса Орлова, узбека из Ташкента и меня, украинца (западного) отправили на стажировку в город Кингиссепп. И вот тогда я и обнаружил насколько скудные и неполные мои познания в любительской лингвистике. Всё началось с куръёза: «девочка» в штабе училища выписала нам документы в город Кингисепп Ленинградской области. Мы сначала с удовольствием целый день побродили по Ленинграду, тем более, никто из нас в этом городе прежде не был, а потом – в Кингисепп. В Кингисеппе прапорщик комендатуры, даже не посмотрев наши документы, рассказал как нам ехать. Приехали. Дальше КПП (контрольно-пропускного пункта) нас не пустили. Там оказался зенитно-ракетный полк или бригада и номер в/ч (воинской части) был «не тот». Да и что нам, «бойцам» радиотехнических войск, было делать в этой ракетной части? К тому же дежурный по части, майор Алиев (как сейчас помню) всё время по телефону что-то орал по-азербайджански (как потом выяснилось) и из его гневной получасовой тирады я уразумел только несколько сочных, многоэтажных лингвистических конструкций на «великом и могучем». Покидая несолоно хлебавши негостеприимных ракетчиков мы с Васей спросили Феликса, почему он всё время «ржёт», да так что невозможно его было остановить. Оказывается, что он, узбек, всё понял о чём там орал дежурный по части (узбеки и азербайджанцы прекрасно понимают друг друга – ведь они, по сути, говорят на одном языке, тюркском). А сюжет был таков: позавчера прапорщик Имярек поехал в город получить деньги для выплаты месячного денежного довольствия личному составу. Так вот, пошли третьи сутки, а ни прапорщика, ни денег… Причём, положенную сумму в банке он получил вовремя и в полном объёме, об чём свидетельствует его самоличная подпись. Что ж, бывает…
 
Звоним в штаб училища, а в ответ слышим приятный женский голос: «Ой! Выбачтэ, вкралась прыкра помылка!» (землячкой оказалась, ну как тут на неё обижаться? Аж никак!). Выяснилось, что теперь нам следует ехать в город Таллин, там, в радиотехнической бригаде, переоформить документы и держать курс на остров Саарэмаа – там есть ещё один город Кингисепп, эстонский. Интересно, переименовали его эстонцы после обретения независимости или нет? Опять с огромнейшим удовольствием побродили целый день по Таллину (тоже до этого там не бывали) и забрели в порт. Там как раз на рейде стояло финское судно и мы были свидетелями, как эстонские девчата бойко разговаривали с финскими моряками. Без переводчика. Мне стало интересно – как это они понимают друг друга без посторонней помощи, на что Вася (венгр) заметил: «Я тоже их понимаю, почти всё!», подошел к этой группе девчат и моряков и, плавно так, «влился» в их общий разговор. Мы с Феликсом стояли сбоку и молча глупо улыбались («нужным» языком то не владели однако). Оказывается, что эстонский, финский и венгерский относятся к угро-финской языковой группе. Правда, я заметил, что у нашего венгра закарпатского были проблемы в общении, он не раз переспрашивал-уточнял. Видать, не очень то хорошо он знал свой венгерский…
 
Кстати, опять о лингвистике - во время стажировки у меня был реальный шанс выучить шведский язык. Причём, основательно и надолго. А дело было так: мой руководитель стажировки, старший лейтенант (не буду называть фамилию и также не скажу на какой «точке» это было – Ундве, Сырве или Кихельконе – так, на всякий случай) предложил мне в свободное от боевого дежурства время пойти «пострелять птеродактилей». Позвонил он пограничникам (морским и сухопутным), предупредил, что, мол, мы в такое-то время и в таком-то районе поохотимся, так сказать. Пошли, постреляли. Должен заметить, что местные вороны действительно чем-то смахивали на легендарных птеродактилей. Потом вышли на берег, где только в одном месте разрешено было выйти непосредственно к морю, там, на берегу лежала перевёрнутая рыбацкая лодка с пробоиной на дне. Вся остальная прибрежная территория была вспахана КСП (контрольно-следовая полоса) и понатыканы плакаты-предупреждения почему-то только на эстонском языке: «Сэйс! Кеэлетсоон! – Стой! Запретная зона!». Сели мы на эту перевёрнутую лодку, закурили и старлей начал разговор: «Видишь Стокгольм?». Я ответил: «Да! Даже видно было как причаливают или отчаливают корабли. Но очень размывчато, нечётко, так сказать». И вдруг он меня ошарашил: «А давай сегодня ночью сядем на лодку (это не проблема), прилив-отлив - и под утро мы в Стокгольме. Ни радары ни прожекторы нас не «захватят» (проверено!!!). Да и вдвоем оно и безопасней и веселей. А?». Я отказался, во-первых, я был явно не готовым к столь неожиданному предложению и, во-вторых, в Вильнюсе у нас с Татьяной уже всё было готово к скромненькой курсантско-студенческой свадьбе. Короче – мы поняли друг друга…
 
На следующий день я не увидел его на утреннем разводе, а к вечеру прилетела из Таллина «группа товарищей» и целую ночь мне не давали уснуть допрашивая об этом старлее. Они менялись, и вопросы и допрашивающие, но у меня ответы были неизменны: «Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Пошли, постреляли. Пришли, сдали автоматы в оружейную комнату и он пошёл ночевать к себе, а я к себе (офицеры и прапорщики там жили в отдельных «финских домиках»). Водку не пъянствовали, разговоров не разговаривали…». Короче, не воспользовался я шансом изучить шведский язык. Вот такая лингвистика однако.
 
Возвращаясь со стажировки мы «выкроили» себе ещё пару лишних деньков – ещё раз погуляли по «Вана Таллин» (Старому Таллину) и почти полтора дня погуляли по Риге: набережная Даугавы, Домский Собор…. Но что примечательно, латышский язык оказался очень похожим на литовский. Мне удавалось понять целые фразы на латышском из случайно подслушанных разговоров. Правда, сам завести разговор с ними на литовском, так сказать, я не решился. Прибалты очень сдержанные люди и в отличии от русских или украинцев на контакт с незнакомыми не очень то и идут.
 
После выпуска (кстати, первого в этом училище) 9 из 27-ми моих бывших одногрупников и ещё 5 из группы Вацлава, правда, без него самого, попали в славный город Ржев, на командный пункт корпуса ПВО, в Центр АСУ. Боже, какие это были чудесные годы, годы службы на этом командном пункте! После окончания «медового года», на втором году офицерской службы, я получил от гарнизона квартиру и у нас с Татьяной постоянно были многочисленные гости, разумеется, во время, свободное от боевого дежурства.
Иногда, если Татьяна в присутствии посторонних хотела мне сообщить что-то «конфедициальное», то она говорила это на литовском, особо не заостряя на этом внимания и часто переводя на шутку: «Забылась, мол, на минутку, что я не у себя, в родном Вильнюсе». Этот «манёвр» мы не использовали только в одном случае – в присутствии моего сослуживца, Володи Вершинина. Он был моим начальником смены, года на три старше, выпускник КВИРТУ (Киевского высшего инженерного радиотехнического училища), таких там было много и, честно говоря, чувствовалось, что по сравнению с нами, вильнюсскими, пушкинскими, красноярскими и житомирским в инженерном смысле они были на голову выше, так сказать. Всё-таки мощный профессорско-преподавательский состав, огромный опыт, богатые традиции… Это не то, что мы, к примеру, первый выпуск училища – почётно, но в смысле качества… Короче, понял я, что настоящая учёба для меня только сейчас и начинается. Вот Володя и обучал меня уму-разуму, на практике, так сказать. Потом, когда я уже сам стал начальником смены, я всегда с огромной благодарностью вспоминал его «научения». Так вот, он часто бывал у нас с Татьяной, а мы у него с его Еленой (то ли прекрасной, то ли премудрой, всё время путаю – шутил я так, типа) и просил не переходить на литовский, не знаю почему, но ему это не нравилось. Потом меня перевели обратно в «родное» училище, а его в Главный штаб Войск ПВО страны. Служил он в Москве, где-то в районе Даниловского рынка. Потом, уже обучаясь в академии в Твери (тогда Калинине) я часто с ним виделся, ездил домой к его родителям, в подмосковный город Клин, вместе ездили в отпуск в Сочи (Лазаревское), правда, уже без его Елены – развелись они…
 
Кстати, квартиру я получил благодаря исключительно моему увлечению лингвистикой. Если коротко – после многомесячных скитаний по общежитиям и съёмным комнатам я чисто случайно поселился в гостинице гарнизона (освободилось койко-место) и там у меня наладилсь очень тёплые отношения с комендатшей гостиницы, женщиной культурной, суровой, и очень жёсткой в отношении дисциплины. Возраста она тогда была лет около сорока пяти, но не в возрасте дело, а дело в том, что она меня частенько привлекала утихомиривать «слегка вмазавших» командировочных, как военных, так и гражданских. Разводил я их, растаскивал, на койки бросал, но, правда, не укладывал – много чести… А когда «война» заканчивалась она меня угощала очень вкусным чаем с домашним вареньем и рассказывала о своей жизни, которая, к слову ей удалась и дети успешные, и муж её, начальник оперативного отдела штаба корпуса, иногда присоединялся к нашему чаепитию.. Так вот, родом она была из Полтавской области и мы как-то незаметно перешли на украинский язык. Правда, её муж, тоже украинец, почему-то стеснялся разговаривать со мной на украинском. И вот, как-то она мне сообщила следущее: «Ти, юначе, переселяйся з першого під’їзду в другий. Вибери собі кімнату (я вибрав на четвертому поверсі (з п'яти) і чекай поки всі троє твоїх сусідів виселяться. Я підселяти тобі нікого не буду, але ти плати ще й за всі ті «пусті» койки та зберігай квитанції. Потім, з такого-то числа я, комендантша, згідно такого-то наказу другий під'їзд передаю на баланс КЕЧ (квартино-експлуатаційній частині) разом з тобою, а в тебе всі ці квитанції… Зрозумів, земляче, хоча ти й «бандера»?». Моя відповідь була миттєвою: «Я, я, яволь, натюрліх!!!». Вот такая вот лингвистика. Я бы даже сказал – прикладная. Короче – в КЭЧе повозмущались, мол, майоры годами ждут очереди, а тут «лейтенант сопливый, без году неделя», обозвали меня «жидом пархатым», высказали ещё ряд других, очень интересных гипотез относительно моей личности но, в итоге, выписали мне ордер на вселение. Я быстренько «забацал» ремонт и «в аккурат» моя Татьяна диплом защитила в своем педагогическом… Дело осталось за малым – подобрал на улице тощего котёнка, чёрного, с белой грудкой и белыми носочками. За его умные-преумные глаза, особенно, когда он тужился на ящике с песком, я его назвал Моисеем, по-простому – Моськой. Кот удачный попался – мышей, мух и тараканов истреблял беспощадно в нашей новой квартире…
 
Но, к лингвистике. Вернувшись, уже офицером, в «родное» училище я часто злоупотреблял своим увлечением лингвистикой, так сказать. Конкретнее – местные преподаватели, из гражданских, частенько переходили на литовский, чтоб я не понял о чём речь. Приходилось делать «морду ящиком» и прикидываться, что я «не въехамши». А разговоры они разговаривали интересные порой: про «армейскую тупость безграничную», например, или про то кто и с кем на кафедре находится в любовной связи, или… Впрочем, это не так уж и интересно.
 
Но одно «лингвистическое упражнение» резко (к худщему) изменило мою дальнейшую жизнь. Находясь в Командной академии им.Жукова (если кратко, без всех регалий) я на одной из офицерских попоек (будем называть вещи своими именами) неосторожно «удивился» тому, что в Саудовской Аравии безграмотные бедуины живут как в сказке, имея только нефть на продажу, а у нас вся таблица Менделеева, и народ куда образованней, а как живём… И ещё много чего я наплёл в этом духе, так сказать. Я до сих пор не знаю кто из сокрусников «проявил бздительность» и «стуканул куда следует». Короче, из армии «меня ушли», «лингвоинструмент» слишком длинным оказался у меня…
 
Пришлось «на гражданке» начинать всё по-новой: наладчик станков с ЧПУ, разработчик баз данных, банковский работник, преподаватель в областном филиале Европейского университета и т.д. и т.п.… Вынужден был доучиваться, заочно… Но, к лингвистике. К нам, в университет, «внезапно» прилетел волонтёр из Лондона, доктор Дэвид Варвик. Почему «внезапно»? Да потому, что года полтора назад наше руководство составило заявку на него, а потом, как у нас заведено, забыло об этой заявке. Короче, я вызвался месяц (именно на такой срок он к нам приехал) с ним «поработать», «сдал» свои группы студиозов другим преподам, заказал номер в готеле и поехал во Львовский аэропорт встречать дорого гостя. Да уж, масса впечатлений! Как этот Дэвид практически мгновенно полностью захватывал внимание всей аудитории (будучи весьма скромно одетым в свитер и джинсы и сидя на столе, свесив ноги!), как захватывающее проводил со студентами бизнес-тренинги (глаза у парней и девчат огнём горели!), как высокопрофессионально проводил с нашими преподавателями мастер-классы! А было ему тогда больше 65-и лет однако. Всё это заслуживает отдельного, весьма объёмного поста.
К нам прикрепили двух молодых преподавателей английского языка, которые меняли друг друга, но им не платили за это (общественное поручение типа) вот они не очень то и поспешали к нам с Дэвидом (спихивая друг на друга). И тут я подумал: учили то меня английскому качественно, чёрт возьми, неужели всё забыл? Короче, подъехал завхоз Василий Иванович везти нас с Дэвидом выполнять следущие пункты, так сказать, программы его пребывания, а переводчика опять нет. Сели, едем, молчим. Дело было зимой, и на дороге сплошной лёд и тут я решился: «This road as a mirror.» (эта дорога как зеркало) и, осмелев, добавил: «Shines also slippery.» (блестит и скользкая). Мысленно я поблагодарил свою преподавательницу, госпожу Авиженис – ух и строгая, требовательная она была! Доктор Дэвид Варвик, невозмутимо ответил: «At us in London of business are a little bit better» (у нас в Лондоне дела обстоят несколько лучше). Потом дело пошло куда веселей. Конечно, уровень моего английского был мизерным – разговорной практики никакой. Зато, уверен, наличие базовых знаний плюс стремление общаться и наличие «под рукой» носителя изучаемого языка может значительно ускорить освоение любого иностранного языка на очень даже приличном уровне. Ну, если не по-научному, то в общении с Дэвидом нам очень помогали жесты, мимика, даже интонация голоса имела огромное значение в этом вопросе. Жалко, что этот месяц так быстро пролетел…
 
Потом я «поупражнялся» на поприще южнославьянских языков. Меня нашли родственники из бывшей Югославии. Их мать и мой отец были родными братом и сестрой, но случилось так, что она вышла замуж за боснийца и уехала в Боснию и Герцоговину, на ПМЖ, так сказать. У них родилось пятеро детей: Илья (сейчас живёт в Германии), Ратко (Босния и Герцоговина), Мара (посёлок Митровица, под Белградом), и Иванка и Мира, проживающие в Любляне, столице Словении. Сестёр своих двоюродных я навещал, а вот с братьями увидеться не пришлось. Меня удивило то, насколько легко и быстро можно было освоить сербо-хорватский (по-сути на нём разговаривают во всех республиках бывшей Югославии). Странно, но польский, тоже славьянский язык, давался мне куда тяжелей. Где-то через полторы недели я не испытывал никаких трудностей в общении со словенцами. Просто поразительно, насколько наши языки «сличны» (похожи). Не могу без смеха вспоминать, как они называют Адриатическое море – «Едренске море». И ещё меня удивило то, что молодёжь неплохо владеет английским, а люди старшего поколения почти свободно разговаривают на немецком. Видать, так исторически сложилось. Глобализация однако.
 
Были у меня и неудачные «лингвоупражнения». Судьба забросила меня на три месяца в славный город Ереван и я так хотел хотя бы на самую малость освоить этот древний язык. Причина до банальности проста: во всех заведениях Еревана по внешности меня принимали за армянина (видать, я не совсем «чистокровным» украинцем оказался) и всё было просто замечательно до тех пор, пока я не открывал рта – отношение сразу понижалось на несколько градусов. Абыдна, да? Но свой замысел мне осуществить так и не удалось, увы…
 
Случались и интересные «лингвонаблюдения». Будучи в командировке на Краснодарском станко-строительном заводе им.Седина я поселился на их базу отдыха, на берегу Шапсугского водохранилища. Рядом находился адыгейский посёлок Афипсип. Ну, естественное дело, пошёл я в посёлок хлебушка прикупить, яиц, масла (проза жизни) и тут одна продавщица крикнула другой: «Тащи яшики со склада, сейчас русские приедут». Приехали русские, казаки с соседней кубанской станицы, статные такие, все с усами и… разговаривали между собой на чистом украинском языке, на полтавском диалекте, так сказать. Моему изумлению не было пределов…
 
С годами жизнь становится всё скучнее и скучнее – стареем однако. Казалось, какая тут ещё лингвистика?! Тут бы выжить – «покрастчання за покрастанням» а ещё «рехвормы» на пятки, пардон, на горло наступают! Но, оказывается, в нашей жизни всегда есть, место для подвига! Вот интересную вещь я заметил недавно: один мой товарищ решил уехать в Норвегию и это ему стоило приблизительно две тысячи евро и потратил он на это два месяца, а другой товарищ уехал в Китай – за 800 евро и на это ушло у него меньше месяца. Тэк-с, делаем вывод: для нас Китай ближе всех. Как у нас в деревне в таких случаях говорят: «So and no comment».
Значится, оптимист изучает английский, пессимист – автомат Калашникова, а реалист – китайский.
 
Короче, скачал я учебник китайского языка известнейшего Драгункина (уважаю!) и решил продолжить увлекаться лингвистикой. Правда, он, господин Драгункин, честно предупредил:
«В изучении китайского язика есть 4 «трудности»:
1. Несколько китайских звуков произносятся не совсем так, как их «аналоги» в русском – стр. … (но такая «трудность» имеется при изучении практически каждого языка!);
2. Существуют так называемые «тонá» - см. Далее (Да! Непривычно! -
- Но все учащиеся с ними «справляются»!);
3. Иероглифика
(= Вопрос времени – и это так интригует!);
4. Восприятие языка на слух  
(= Вопрос только практики !Кроме этого, зачастую сами китайцы (незнакомые друг с другом) с первого раза друг друга не понимают ..!).
3 дружеских информации:
1. В китайском языке в обозначениях времени или мéста бóльшее всегда предшествует меньшему (год перед месяцем, месяц перед днём, страна перед городом, город перед улицей, улица перед домом и т.д.);
2. «Звание» у китайцев всегда ставится после имени. То есть «Господин Драгункин» по-китайски будет звучать как «Драгункин господин», а «инженер Чжан» - как «Чжан инженер»;
3. При «складывании» слов из слогов (а также при нахождении слогов с разной тональностью рядом друг с другом) зачастую у первого из слогов эта тональность изменяется. Хотя по ходу книги мы и даём «правила» изменения тональности, но - кроме этого – мы зачастую даём двух-трёх-сложные «составные» слова и слова в составе предложений сразу же с изменившейся (готовенькой) тональностью.
Поэтому, не удивляйтесь, если «отдельно стоящий» слог имеет одну тональность, а в составе многосложных слов – уже другую» (цитата из его учебника)
 
Вот такое у меня хобби, любительская лингвистика, однако. Ненормально это, скажете? Can and so. Так на то и Дурдом, чтобы такие как я здесь «тусовались»! Шучу, конечно, но…
 
И на последок: ещё одно «лингвоупражнение» (чтоб форму не терять), на этот раз на моём родном языке:
 
- Куме, маю намір зайти до тебе, побалакати про те, про се, чарчину-другу перехилити!
- Чому б і ні? Заходь, куме дорогий!
- Е-е-е-е-е! Як же ж я зайду – по дворі бігає твій вовкодав не прив'язаний?!
- ОТОЖ БО І ВОНО!!!