В стремительно дичающие села, многие горожане теперь стремятся, чтоб подышать свежим воздухом, отдохнуть на природе душой и телом; посидеть на лавочке. Вид беспечной городской толпы и выгуливающиеся тучные стада роскошных иномарок многим горожанам откровенно натирают мозоли на глазах; от постоянного уличного шума страдают барабанные перепонки; давит жаба от чужой славы и денег; полуобнаженные натуры стимулируют переизбыток тестостерона в крови.
Сельские пасторали, вид которых, моментально настраивает на меланхолическое созерцание окружающей со всех сторон природы, наоборот, успокаивают и укрепляют нервную систему. Ибо, те редкие аборигены, копошащиеся на своих обширных огородах, больше относятся уже к самой природе, чем для привычного уровня развития земной цивилизации. Знания и маневры сельчан, полностью прописаны на их примитивно скроенных выражениях лица, которые можно читать как книгу по нашей истории канувшего в лету жуткого столетия.
Сталинская система, в процессе невиданного доселе социального эксперимента, создала для своего внутреннего пользования абсолютно асексуальные существа. Еще до недавнего времени признававшие из одежды - только фуфайку и кирзовые сапоги, а из новостей - только программу «Время» и сообщения ТАСС, - при этом: свято верившие в то, что они живут лучше всех в мире, поскольку только они едят сало и пьют домашнее молоко.
Переженив некоторые количество своих подопечных, жрецам тоталитарного режима удавалось наладить из полученных подопытных гомункулов в этих селах надежную базу для кормления и «процветания» своего будущего потомства. Практически гарантированное получение дипломов по всей образовательной цепочке, при фактическом отсутствии знаний. Налаженная номенклатурная система отбора и расстановки своих кадров, подразумевала получение определенных синекур. Блат в правоохранительной системе, обеспечивал им полную защищенность своих интересов. Это даже коррупцией не называлось – это была жизнь, во всех ее проявлениях.
Убегая из подобного рая, бывшие колхозники постоянно сталкивались с острой нехваткой общих познаний об окружающем мире, что не позволяло им качественно освоить городскую культуру быта. Патерналистская вера, - вера в справедливого отца, в хозяина, - в силу нижайшего уровня образования и невежественного воспитания, оказалась не готовой вести конкурентную борьбу со сложной городской цивилизацией. Зато она поддерживала в этой среде абсолютный культ «доброго и справедливого» вождя. Молодежь уже не верила в эти сказки, отвергая этот пафос.
Живой пример Конотопа 70-х годов. «Вокзальские», поделили город на свои сферы влияния с «Миром»: «Зеленчак»(Лесового), с улицей Деповской... Вся молодежь живет этими драками. Сельским парням, достается по всему городу. Самым опасным считалось место на Автовокзале. В этом месте их отлавливали такие же жлобы из близлежащих сел, в основном, учащиеся ПТУ, постигшие азы перевоспитания: отрощеные до плеч немытые волосы, брюки клеш, приблатненная речь...
Выпивка, сленг, мат – все это камуфляж. Постоянный страх подвергнуться «трусу денег», заставлял их быстро подстраиваться под городскую среду обитания; на «Автовокзале» они уже чувствуют себя выше приезжих из села. Здесь уже они сами «трусят мелочь», навязывая свою волю другим. Таким образом, только что получившие паспорта сельчане, начинают обживать городские джунгли.
При первой же возможности, уже учась в Киеве, я отправился на поиски настоящей секции бокса, чтоб быстрее научиться сносно, защищать себя и свой внутренний мир. Презирать свой собственный страх, который заставлял вливаться в ряды уличной шпаны. В будущем это очень пригодилось. Приходилось много бродить по свету, в местах мало пригодных для комфортной жизни, насыщенных мрачной профессурой, которая не признавала мыла и редко пользовалась бритвой. Зато она быстро обучала приемам внутривидовой борьбы. Обидчивый народ там не шибко любили; в почете было только презрение к страху.
Пили всякую гадость, начиная из клея который можно было найти под аббревиатурой БФ, любовно называя его «Борисом Федоровичем». Разные микстуры, средства от комаров, типа: «Рибипин», шли по высшему разряду. Один узнаваемый в тех местах бич (бывший интеллигентный человек) копал канавы для геологов не иначе, как расставив «пузырьки» одеколона по всей длине: от одного флакончика одеколона, до другого. Он заказывал покупать их водителю целыми упаковками, выпрашивая деньги в основном на предметы собственного туалета, пока начальник, не пронюхав все это дело, не взял на себя заботу о нем, купив ему необходимый элемент гигиены на всю обозначенную в ведомости суму. Красные, революционные трусы! Бедный Пантелеймончик развесил их вокруг палатки, два дня, пока тайга напоминала преддверье коммунистического праздника, он не выходил на работу (требовал расчета). Об этом случае ходили настоящие легенды!
…Бывшие селяне вживались в городскую жизнь нижайшими своими инстинктами, сохранив в себе внутреннюю ненависть к городу, к его населению и культуре. Сильно отличаясь от индифферентной мещанской массы, своим равнодушием и безразличием к новому месту обитания, образовали настоящий слой. Во всех этих Загребеллях, поселках КПВЗ, жилмассивах (жлобмоссивах), они продолжали свое усовершенствование. Засевшие в нем комплексы не давали ему никаких шансов стать когда-нибудь полноценными горожанами, поскольку полная ассимиляция – это процесс нескольких поколений. Голосовые связки жлоба постоянно вибрировали вызывающими интонациями. Это он мочился за углом и в подъезде; уродовал телефонные автоматы, вырывал с мясом трубки, бил стекла в телефонных будках, обрисовывал подъезды и остановки общественного транспорта.
Жлобы привнесли в городскую жизнь много негатива. Отсутствие тяги к свободе, к самостоятельности, желание опереться на авторитет, жажда опеки и попечительства опустили культуру города до уровня села. Они искали авторитет батьки в вождях, в КПСС, в парткомах. Они пёрли с заводов краску и выкрашивали ею свои хаты в пригородах под свет вагонов и железяк. Удобно расположившись жить в 100 метрах от заасфальтированного центрального проспекта, с обязательным памятником «вождю мирового пролетариата» и белым домом, они вымащивали свои улицы многометровым слоем шлака. Они воровали мясо на мясокомбинатах, чтоб прокормить себя и своих детей; таскали еду с села, пока еще были живы их родители.
Городского очкарика, они не могли уважать по тому определению, что тот никогда не даст им сдачи, каким бы добрым и начитанным он не был. Слова "спасибо", "пожалуйста" и "извините", унижало достоинство жлоба. Они выбросили эти слова из своего лексикона. Их легко можно было угадать в распатланных лахудрах торговавших за прилавками полупустых магазинов; в наглом рыле мясника на базаре. Они завидовали всем, кто был выше их ростом и культурой…
Они ментально остались селянами, возвращаясь теперь только на выходные в село, проводя там время, копошась в земле, бегая в лес за грибами, делая консервацию; по старой привычке, заготовляли на зиму варенья. Здесь они чувствовали себя на своем месте. Они могли снова жить теми же мифами, которыми страдали их родители. Продолжая верить в разные чудеса, надеясь таким образом покалечить своих врагов, забывая, что, генерируя в себе самом весь этот негатив, они кислотой разрушают сами себя. Вера в настоящих ведьм и колдунов, делает их внутренний мир особенно уязвимым от разных мошенников.
Вся высшая олигархия, находящаяся сейчас у власти – тоже порождение этой тупой веры, которая пришла к нам в образах добрых бандитов.
