для старых юзеров
помнить
uk [ru]

ТРОЕ В КОМНАТЕ: Михалкотов, Румпельштильцхен и Прекрасный Иосиф – фоторамкой на белой стене.


ТРОЕ В КОМНАТЕ: Михалкотов, Румпельштильцхен и Прекрасный Иосиф – фоторамкой на белой стене.

 

 

Предлагаю еще одну версию пародии на два уса (УС-2) МихАлкова – единственно с целью «развить и углУбить»… Правда, для чтения неплохо было бы посмотреть хотя бы сцену с участием Сталина, Берии и полковника НКГБ Арсентьева.

 

 

 

Большой, просторный кабинет, скромно (в соответствии с бедностью мысли дизайнера), но чрезвычайно дорого (в соответствии с запросами как дизайнера, так и заказчика) обставленный. За начальственным столом восседает, практически полностью утонув в кожаном кресле и едва выглядывая начинающей лысеть головой над уровнем столешницы, Председатель «Единой России» Владимир Владимирович Путин (которому после выхода в свет «Шрека навсегда» знающие и особо приближенные особы присвоили для внутреннего употребления прозвище «хитрого карлика Румпельштильцхена»). Над Румпельштильцхеном висит на стене громадная, дюймов на 100 по диагонали, электронная фоторамка, демонстрирующая слайд-шоу: долгую и нескончаемую вереницу портретов руководителей РСДРП(б), РКП(б), ВКП(б), КПСС, СНК, ЧК, МГБ, КГБ, ФСБ, в каждом из которых каким-то неуловимым образом угадывается личность И.В. Сталина, в среде ФСБ-шников популярного под ником «Иосиф Прекрасный». На столе рядом с пресс-папье располагаются папье-маше, немного утренней прессы, а главное – миниатюрная газовая горелка в действии – «вечный огонь» и «вечный зов» всех российских властителей с тех пор, как богатство России стало прирастать Сибирью.

Входит Никита Сергеевич Михалков, в узких кругах еще с 1994 года известный как Михалкотов.
 
Михалкотов: Разрешите, товарищ верховный говно… простите, главнокомандующий?
 
Румпельштильцхен (говорит с расстановкой и запинаниями, в которых в данном случае рекомендуется читать кавказский акцент):  Заходите, товарищ Михалкотов, заходите, не бойтесь… (Бросает взгляд в сторону роскошного рояля, стоящего в затемненном углу.) Не попробуете инструмент, товарищ Михалкотов?
 
Рука Михалкотова судорожно порывается к ширинке, затем обе руки осторожно ощупывают ягодицы.
 
Михалкотов: К-какой, товарищ верховный…
 
Румпельштильцхен: Музыкальный, полковник, музыкальный. Пока. Вон рояль стоит, и дорого, наверное, стОит. Мне подарили, а я не играю, так что мне по роялю. Не знаю даже, хороший ли? Попробуйте…
 
Михалкотов: Ну, не знаю. Я давно не снимал… И не играл… И на рояле тоже…
 
Румпельштильцхен:  Не скромничайте, не скромничайте. Скромность украшает маленьких художников, а вы ведь у нас большой. Попробуйте.
 
Михалкотов (присаживается за рояль, извлекает из него несколько нот и тут же по привычке запихивает их себе в карман): Хороший инструмент, очень хороший…
 
Румпельштильцхен:  Ну, так сыграйте, сыграйте что-нибудь.
 
Михалкотов пристраивается у рояля основательнее и с перепугу довольно ловко начинает наигрывать какой-то порноктюрморт известного украинского поэта – не то Пэнь-Шуя, не то Шона Пэнна, не то Шо-Пэня – не забывая при этом запихивать ноты в карман. Румпельштильцхен некоторое время пытается вслушаться, затем подходит к роялю и участливо глядит на Михалкотова.
 
Румпельштильцхен:  Что, не получается, Никита Сергеевич? Ну, попробуйте хоть что-нибудь из «Любэ»…
 
Михалкотов: Есть, Владимир Владимирович! (Начинает тихо наяривать «Атас».)
 
Румпельштильцхен:  Вот у меня какой к вам вопрос, товарищ Михалкотов… (Михалкотов мгновенно подрывается на ноги и щелкает каблуками.) Вы играйте, играйте… А куда подевался генерал Котов?
 
Михалкотов (снова вытягивается во фрунт и отдает честь, но не под козырек, а под усы): Виноват, товарищ Румпельшт… виноват, Путин! Арестован и расстрелян в 1936 году по сценарию, а в 1994 – по факту релиза!
 
Румпельштильцхен:  А вот зря! Зря! Хорошими людьми разбрасываетесь, товарищ Михалкотов. Видите ли, в мою эру… вы играйте, играйте… то есть в эру стабильности и порядка Россия достигла больших, выдающихся успехов. На их высокотехнологичный Cyberspace мы гордо ответили своей Сибирь-спесью, кубок УЕФА выиграли, «Евровидение», даже Олимпиаду по хоккею в кои-то веки. Вот только «Оскаров» давненько у нас не было. Ваш Котов, понимаете ли, заработал «Оскар» и Канны – но не при том правителе. Хорошо бы повторить успех, но уже для «Единой России»… ну, и ее почетного председателя. А? А вы взяли да Котова убили. И Митяя заставили руки на себя наложить, совсем не по-чекистски… Папенька-то ваш позапасливее был. Один гимн на две страны написал, не выбросил листочки с черновичками, пару слов поменял – и готово. Что ж вы материалом-то разбрасываетесь? Вот «Евровидение» мы же выиграли с бывшим в употреблении материалом, а Канны чем лучше? Да к тому же у нас и 65-летие Великой Победы на носу. Западники приглашены. Надо, чтоб все было гламурненько… Или вы уже устали от лучей… солнца?
 
Михалкотов: Никак нет, товарищ верховный! Да вы только скажите!
 
Румпельштильцхен:  И скажу! Да будет жив генерал Котов! И да будет жив полковник Митя! И сказал я, что это хорошо…
 
Михалкотов (со всей боевой готовностью): Так я снимать?
 
Румпельштильцхен:  Вы играйте, играйте пока… (Затягивает мхатовскую паузу, от которой руки Михалкотова начинают трястись так нервно, что даже «Любэ» чем-то напоминает порноктюрморт Шо-Пэня.) Я, конечно, вам не советчик, товарищ Михалкотов, не силен в искусствах всяких.
 
Михалкотов (с легчайшей тенью подобострастного упрека): Това-а-арищ верховный!
 
Румпельштильцхен:  Да, да. Ну, разве что в смысле общих соображений… Меч там где повесить или еще кое-кого… Ну, вам бы тоже высказал несколько пожеланий… (Михалкотов обрывает «Атас» Шо-Пэня, молниеносно достает блокнот и изготовляется к конспектированию.) А вот это правильно. Хотелось бы, понимаете ли, чтобы фильм получился правдивый, а правда-то у нас одна – наша (показывает на фоторамку, затем на себя). Вот, например, когда я работал во внешней разведке Румпельштильцхеном… ну, для наших Штирлицем… как-то я благодаря усердиям тамошнего Мюллера и идиотизму русской пианистки оказался на грани провала. Вы знаете, товарищ Михалкотов, что означает оказаться на грани провала? (Михалкотов, трясясь всеми жабрами и фибрами, не смеет слова вымолвить; вместо этого у него начинают проступать темные пятна в районе ширинки.) Вот-вот. И у меня то же самое случилось. (Указывает перстом на мокрое пятно у Михалкотова.) Сразу видно большого художника: всю правду жизни пропускаете через себя. Так нельзя ли сделать так, чтобы в фильме кто-нибудь замочился, но не в сортире – ну, чтоб как-то необычно? Пионервожатый какой-то, что ли?
 
Михалкотов: Будет выполнено, товарищ верховный! У меня и кандидат на роль есть – Андрей Панин…
 
Румпельштильцхен:  Панин, Папанин, Папанов, Потанин… Хорошие фамилии… Ну, да ладно, пусть обделается. Да, но это не все. Провала я все же избежал, потому что сбежал в Россию на пост премьер-министра, а потом президента. (Михалков в который раз отдает честь, на этот раз – девичью.) Так этот Мюллер, чтоб хоть чем-то мне досадить, переслал мне по Интернету свою голую задницу. Нельзя ли это как-нибудь отобразить? И чтобы задница была немецкая?
 
Михалкотов: Так точно, Владим-Владимыч! Оформим по высшему разряду! В смысле – задница будет на высоте!
 
Румпельштильцхен:  Это хорошо. Если задница будет на высоте, то на высоте будем и мы. Даже если окажемся в заднице… А для этого надо, чтоб это не осталось незаметным. Подсветить, что ли, чем-то…
 
Михалкотов (осеняясь изнутри нежданной идеей и снаружи – крестным знамением): Ракетницей!
 
Румпельштильцхен:  Ну вот! Я же говорю, что вам и советов никаких не нужно. Да, и еще. За время работы во внешней разведке мне по долгу службы приходилось очень много подслушивать и подглядывать. Из-за двери и в замочную скважину. Поэтому, когда дело было на свежем воздухе, приходилось таскать с собой дверь для конспирации. Так нельзя ли и это как-нибудь отобразить?
 
Михалкотов (в подобострастном раже): Владим-Владимыч! Вы – гений! Отобразить – не знаю, но сообразить – точно сможем. Я кучу сценаристов приглашу, мозговой штурм устроим!
 
Румпельштильцхен:  Прекрасно, прекрасно! И, наконец, по поводу конца. Работая во внешней разведке Румпельштирлицем, я с женой мог сообщаться в лучшем случае через два столика в немецком кафе и потому часто вынужден был маст… мечтать о женщине в натуре… в смысле, о женской натуре. Ну, знаете: «Хороши также грудь и улыбка»… Можно ли это отобразить? Если согласится Кабаева, пусть изобразит.
 
Михалкотов: Товарищ верховный, Кабаева – конечно, хорошо, но моя преданность по отношению к вам настолько безмерна, что я готов на роль груди и улыбки взять свою родную дочь, Наденьку! Она уже как раз подросла! Готов, так сказать, возложить ее на алтарь искусства, как Агамемнон свою дщерь Ифигению!
 
Румпельштильцхен:  Ну, только про гамно, фигню и прочую херь не надо, я и так тут уже насоветовал. А вообще мысль, приглашайте. И всех своих родственников, и друзей, кого захотите, бюджет все выдержит.
 
Михалкотов: Вы говорите о бюджете России или о бюджете картины?
 
Румпельштильцхен:  Для нас с вами, товарищ Михалкотов, это давно одно и то же. И артистов там всяких набирайте, чтоб побольше было этого… звездного киношного мяса…
 
Михалкотов: А вдруг не согласятся? В такой ифигении-то сниматься?
 
Румпельштильцхен:  Согласятся, согласятся. А нет – я им намекну тихонько: другого народа у меня для вас, товарищи артисты, нет, а вот других артистов для моего народа найти всегда можно. И куда ж они денутся с подводной лодки?
 
Михалкотов: Это потряса-а-ающе, это потряса-а-ающе. Да вы просто архистратиг.
 
Румпельштильцхен:  Ну, вы не забывайтесь. Да, об архипостригах… Надо бы туда еще церковь нашу православную ввернуть…
 
Михалкотов: Это всенепременнейше! Как говорится: и со Духом Свиным!
 
Румпельштильцхен:  Ну, с духом – не с духом, а в нефтегазовой отрасли церквушка наша еще о! как участвует, так что с нее кстати и денежек скачаем на съемки. Но только так сделайте, чтоб место свое попы эти знали.
 
Михалкотов: Хорошо! Я эту церковь потом бомбой на мелкий реквизит разметелю!
 
Румпельштильцхен:  Вот! Ну, художник, большой художник. Думаю, с вашим творческим гением вы все это как-нибудь да свяжете…
 
Михалкотов: А не свяжется, скажу: «Великое кино о великой войне». Фреска, мол.
 
Румпельштильцхен:  И то хорошо. И последнее… (Косится на фоторамку с постоянно всплывающим из мешанины пикселей лицом Прекрасного Иосифа с трубкой во рту.) Мы, конечно, до сих пор живем его заветами, но и сами-то не лыком шиты и не лаптем, а туфлями Berluti щи уже хлебаем. Так не лепо ли будет и его (осторожно кивает на портрет) слегка… это…
 
Михалкотов: Замочить в сортире?! Гениально!
 
Румпельштильцхен:  Да нет, это, пожалуй, чересчур будет. Рановато еще. Народ не готов. Так, слегка… макнуть…
 
Михалкотов: В дерьмо! Потряса-а-ающе!
 
Румпельштильцхен:  Да нет, как-то бы поизящнее… У нас все-таки гламур на дворе.
 
Михалкотов: О! Придумал! В торт! Лицом в торт! Классический прием! Безотказный! Вот только одна проблемка: как это чуди… детище назвать? Умом, честно говоря, теряюсь…
 
Румпельштильцхен:  Ну, это как раз проще простого, товарищ Михалкотов. Вы вот что сейчас делаете?
 
Михалкотов: Упаси бог, Владим-Владимыч! Ничего такого не делаю! Да я пред вами…
 
Румпельштильцхен:  Вот-вот! Предо мной вы… (До Михалкотова все никак не доходит.) стоите.
 
Михалкотов (хлопает себя по лбу): Точно! Как же сразу не додуматься!
 
Румпельштильцхен:  Стоите предо мной… Значит, предстоите…
 
Михалкотов: Истинно, истинно говорите! Предстою, аки перед господом богом! (Крестится и заодно клянется на педераста.)
 
Румпельштильцхен:  Вот так и назовите: «Предстояние».
 
Занавес.

© Гаммаді Ійєдов [04.06.2010] | Просмотров: 6890
Метки: #Путін 

2 3 4 5
 Рейтинг: 40.7/53

Комментарии доступны только зарегистрированным -> Увійти через Facebook



programming by smike
Администрация: [email protected]
© 2007-2024 durdom.in.ua
Администрация сайта не несет ответственности за
содержание материалов, размещенных пользователями.

Вхід через Facebook