Тут на днях «робляться спроби притягнути до відповідальності» Юлию Тимошенко, но, «як на мене», куда логичнее для нонешней власти было бы выполнить прямой специальный (надеюсь, не социальный) заказ из кремля, а именно – расправиться с неким политиком, который привык вместе с Саакашвили проводить «встречи без галстуков» (какой предусмотрительный, однако, оказался!). Его крови хотел президент Медведкин, и он ее, как кажется, недополучил. И почему-то не стремится дополучать. Пойдем же ему навстречу! Выполним хоть одно желание кремля! Долг, как известно, красной площадью платежен – или платежом красен, как красная площать... Предлагаю экспромт в нескольких частях. Если у кого-то будет желание продолжить, милости прошу.
В сине-белом плаще и краденой шапке, с кровавым подбоем под левым глазом и иссиня-пурпурным под правым, усталой после общения еще в глубокой юности с кобылой Зорькой похотливо-кавалерийской похоткой-походкой шыстьдесятаго чесла месяца мартобря, пройдя под аркой Двуликого Ануса, в крытую клоунаду меж чресел Володимера Путтина и Дмитрия Медведева вышел С Понтом Палач – прокурватор, он же проффуратор, Украдеи, он же почетный лорди-директор автобазы производственного объединения «Орджоникидзеуголь», он же лучший друг енакиевских кацманавтов и шихтёров, он же обладатель негласного титула двуликого ануса (которого он, будучи наступленным на ухо Путино-Медведевым, почитал за Великого Януса).
Более всего на свете прокурватор-проффуратор ненавидел запах розового масла – с тех пор, как Ганна Г., просвещая его по случаю поездки в Империю Тайги, ознакомила с творчеством Игоря Северянина и его «как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб». И все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокурватора-проффуратора с самого начала его каденции. Прокурватору-проффуратору казалось, что розовый запах гробовой гнили источают кипарисы и пальмы в сцаду, что к запаху рожи и конвоя (осточертелого ему еще с юности, когда он в припадках альтруизма насиловал мэстных падрух) примешивается проклятая розовая струя, и даже из его собственной струи сегодня поутряне сочился этот проклятый розовый ганно-германовский запах. От флигелей в тылу дворца, где окончательно разложилась пришедшая с прокурватором-проффуратором в Киевосоавиахим первая КАГОРта двенадцатого молниеносно-бульдозерного легиона, заносило дымком в клоунаду через верхнюю площатку сцада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что менты-кенты-кашевары в кентуриях начали готовить не то обед, не то обет, примешивался все тот же жирный розовый духман, обильно сдобренный собственным чесночно-чечевично-чечетовским духом ментов-кентов-кашеваров и всей первой КАГОРты двенадцатого молниеносно-бульдозерного легиона. О боги, боги, за что вы, сцуки-бля, наказываете меня?
«Да, нет сомнений! Это она, опять она, бля-сцука, непобедимая, ужасная болезнь под названием Йулия, при которой болит полголовы. И еще полголовы. И еще полжопы болит. И еще полжопы болит. И ваще вся жопа болит. И ухи, бля, болят, бо трындит без перестанку. И мОзги еБЮТ так, шо ваще все болит. От нее нет средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой».
На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено ринатовско-ахметовское чресло, и прокурватор-проффуратор, не глядя ни на кого, сел на него и протянул руку в сторону. Не двигать головой ему с лихвой удалось, ибо никогда он ею в жызни своей не двигал. Потому что головы у него ваще не было.
Секретаррьша Ганна Г. почтительно вложила в эту руку кусок. К сожалению, это был не кусок в смысле «штука баксов» – всего лишь кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокурватор-проффуратор искоса, бегло проглядел телесуфлер, вернул пергамент секретарю и, с трудом читая по суфлеру многа букафф, проговорил:
– Подследственный из Охулеи? К додекаэдру посылали?
На самом деле не к додекаэдру, а к тетрарху дуумвирата, или тандема, Империи Тайги следовало посылать, но в прессинг-службе прокурватора-проффуратора никак не могли справиться с латинщиной, забытой там со времен учреждения Киево-Могилянского коллегиума.
– Да куда уже токо его ни посылали, а оно прется и прется, и-бога!
– И шо?
– Дык, как всегда, отказался дать заключение по делу и смертный приговор Конституционного Синедриона направил на ваше утверждение, – объяснила секретаррьша.
Прокурватор-проффуратор дернул щекой (было больно, патамуша слова «Конституционный Синедрион» ему было словить ухами и тем более выговорить еще сложнее, чем «додекаэдр»), от чего в Чили и Боливии стряслось легкое землетрясение в 451 балл по Фаренгейту, и сказал тихо:
– Приведи, бля-нах, обвиняемого…
И сейчас же с площадки сцада под кулоны на булкон двое легионеров из числа новоявленных тушек ввели и поставили перед ринатовско-ахметовским чреслом прокурватора-проффуратора человека лет не вполне определенных, впрочем, как и внешности. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой (или просто грязный бело-голубой) хилтон. Голова его была прикрыта белой повязкой в знак полной капитуляции с ремешком вокруг лба (шоб голова не разорвалась от мыслей), а руки связаны за спиной (шоб ничого нэ кралы). Под левым глазом у человека был большой синяк («Ну, это по-нашему», – подумал С Понтом Палач, вспомнив про свои подбои), в углу рта – ссадина вроде бы с запекшейся кровью, а на самом деле появившаяся от того, что приведенного слишком рано отлучили от малины с клубничкой. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокурватора-проффуратора.
Тот помолчал, потом тихо спросил чисто по-пацански:
– Так это ты, бля-нах, подговаривал народ, нах-бля, разрушить Киевосоавиахимский храм?
Прокурватор-проффуратор при этом сидел как каменно-чугунный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокурватор-проффуратор был как каменно-чугунный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой, которой у него не было (головы, а, следственно, и головной боли). И просто потому, что был каменно-чугунный от рождения.
Человек со связанными руками (шоб ничого нэ кралы) несколько подался вперед и начал говорить:
– Добрый человек! Поверь мне...
