Боец умирал. И самое страшное в этом было то, что он знал, об этом. Знал, что никто не придет к нему на помощь.
Рана болела и кровила. Несмотря на перевязку. Хотя, какая это перевязка, - смех один. Ну, не смех, конечно. Ужас…
А ведь чуть больше года назад такая ситуация уже была. Тогда раненых товарищей не бросили на верную погибель. Тогда просто разровняли позиции противника тем, что было под рукой и спокойно вытащили раненных из серой зоны.
Тогда… тогда…
Тогда было другое командование... Другой главком...
Но, как и положено в любой нормальной стране, люди пришли на выборы и выбрали другого… других.
Люди знали точно, что хуже уже не будет. Поэтому и выбрали других. Да что там люди, он сам агитировал за этого, нового…
И ведь хуже не стало.
Не стало хуже!
Стало иначе.
Боевое ранение стало называться небоевой травмой.
Российские оккупанты – той стороной.
Всех боевых и патриотически настроенных командиров повыдавливали, и на их место пришли те, кто тоже имеет награды. Вот только награды эти получены от «той стороны».
Довольствие уменьшилось.
Продовольствие ухудшилось.
А самое главное – приказ «перестать стрелять». Никакой стрельбы в противника! Иначе – трибунал.
Хотя, с таким обеспечением, стрелять скоро будет нечем.
А недавно слух прошел, что Мокшандия под видом сводных учений, решила пробивать коридор в оккупированный Крым. И сразу же был получен приказ о разминировании всех стратегически важных для свинособак направлений.
Такие вот пироги.
Боец ни о чем не жалел, - все чувства притупились и кроме всепоглощающей боли он уже не чувствовал ничего.
Ему хотелось услышать чей-нибудь голос, который бы сказал, что с ним все будет в порядке. Он бы и не поверил, скорее всего, этому голосу…  но…
Мысли путались и стекали в черную темноту. Холодную, мерзкую, безмолвную темноту.
И, уже умирая, боец поймал себя на мысли, что вот теперь-то уж точно, - хуже не будет.