Ante dictum. Дабы легче было различать в тексте цитаты и собственно мой текст, а также из уважения к источнику цитирования вынужден несколько злоупотребить жирным шрифтом.
 
Позволю себе процитировать очень уместное и точное замечание Stranger по поводу происходящего в Украине под скрытым и зашифрованным слоганом «ползучая контрреволюция в украинском политикуме»:
 
«Есть Верховная Рада, в которой количество голосующих уменьшается пропорционально количеству путлеровских войск вдоль границ»…
 
Здесь и комментировать нечего: коллаборанты от партии регионов, как чётко обозначил позавчера, несмотря на свою полную невменяемость, Геннадий Балашов, будут ползать, пресмыкаться, влезать и вылезать через/сквозь все дыры и щели (хоть в нынешнее формально украинское временное правительство, хоть в качестве подстилок под памятными табличками политических и моральных уродов у кремлёвской стены, в которой пока что, к сожалению, не закенотафлен навечно вовэпу), пренебрегая всеми и всяческими правилами моральной гигиены, а за тех, кто в данных (пока) условиях оказался даже внезаднепроходным (или задненепроходным) даже в кулуары/писсуары (не покидает ощущение, что наша внутренняя как минимум политика творится в писсуарах, отчего и дух у неё такой клозетный) вроде депутатиков олежки царёва и ему подобных мразей, уж постараются оч.умелые засланцы-манипуляторы вроде «нежномужественных», а на самом деле промежно-женственных «украинцев в несуществующей душе» на ймення ну хотя бы максимка шевченко.
 
Посему позволю себе привести ещё несколько цитат, но уже из другого автора – замечательного, блестящего русскоязычного, этнически еврейского и по рождению херсонскоземельного историка Евгения Тарле, написавшего среди прочих бестселлеров книгу про Наполеона.
 
«Только 7 марта позволено было напечатать в газетах о высадке. Впечатление было потрясающее. Сначала никто понять не мог, как умудрился Наполеон, во-первых, спокойно проплыть эту часть Средиземного моря сквозь два стерегущих остров Эльбу флота, а во-вторых, как его… не схватили тотчас по высадке. Правительство было сначала в полной уверенности, что ликвидация неприятного инцидента не затянется: разбойник Бонапарт, очевидно, сошёл с ума, потому что не сумасшедший никогда бы не решился на подобный поступок.
 
Однако полиция в Париже сразу усмотрела один беспокойный признак: все эпигоны… бывшие на учёте и замечании, совершенно определённо радовались происшедшему событию, радовались возвращению деспота, который задушил в начале своей карьеры революцию и так долго продолжал душить её приверженцев. В Париже ещё не знали тогда о новой политической платформе, с которой вернулся Наполеон, о его гренобльских речах, о «свободе», которую он обещает…
 
И все-таки король отказывался пока верить в серьёзность опасности. Новые и новые известия говорили о движении Наполеона через горы на Гренобль. Ещё не знали о том, что случилось в Ламюре, но что войска ненадёжны, это было вполне ясно»…

 
Даже дата совпадает с точностью почти что до дня. Что же касается характеристики реакции на вторжение, комментариев, на мой взгляд, вообще не требует.
 
Что же дальше? А дальше очень бы не хотелось, чтобы получилось примерно так:
 
«Нужно было удержать во что бы то ни стало Лион, второй после Парижа город Франции по богатству, по числу жителей, по политическому значению. Туда отправился королевский брат граф Артуа, наиболее ненавистный из Бурбонов, с наивной надеждой воспламенить лионских рабочих чувством преданности к Бурбонам. Прибыл туда и маршал Макдональд, на которого Бурбоны тоже полагались, как на Нея. Макдональд забаррикадировал мосты, произвёл наспех ещё некоторые оборонительные работы и вздумал устроить смотр войскам и при этом показать им королевского брата графа Артуа.
 
Уже все было готово для этой торжественной демонстрации, как вдруг к Макдональду явился один генерал и сказал, что лучше бы королевского брата поскорее отвезти в более безопасное место. Макдональд собрал на смотр три полка гарнизона, сказал перед фронтом речь, где упоминал о грозящей новой войне с Европой в случае торжества Наполеона и предложил им приветствовать графа Артуа, посланного королём, криком «Да здравствует король!», чтобы этим подтвердить их верность Бурбонам. Мёртвое молчание было ответом.
 
В полной панике граф Артуа бежал со смотра и сейчас же с предельной скоростью покинул Лион. Макдональд сам остался, чтобы руководить работами по обороне. Солдаты работали угрюмо и нехотя»…
 
А дальше – ещё больше. Примерно в таком духе:
 
«Бежать! Это было первой мыслью королевского двора. Бежать без оглядки от смертельной опасности, бежать от Венсенского рва… Столпотворение в умах было невообразимое. Король Людовик XVIII сначала противился мысли о бегстве, ему это казалось и позором и потерей престола. Но тогда что же предпринять? Дело дошло до серьёзного обсуждения такого стратегического плана: король сядет в карету и со всеми сановниками, со всей своей семьёй, с высшим духовенством выедет за город, у заставы все эти экипажи остановятся и будут ждать идущего на столицу узурпатора. Узурпатор, увидя седовласого легитимного монарха, гордого своим правом и бестрепетно своей собственной особой заграждающего вход в столицу, несомненно, устыдится своего поведения - и повернёт обратно. Не было той бессмыслицы, которая не предлагалась бы в этой панике теми головами, которые и в спокойном-то состоянии были не очень хитры на выдумку».
 
И, в частности и в особенности, так:
 
«Правительственная и близкая к правящим сферам парижская пресса от крайней самоуверенности перешла к полному упадку духа и нескрываемому страху. Типичной для её поведения в эти дни была строгая последовательность эпитетов, прилагавшихся к Наполеону по мере его наступательного движения от юга к северу. Первое известие: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан». Второе известие: «Людоед идёт к Грассу». Третье известие: «Узурпатор вошёл в Гренобль». Четвёртое известие: «Бонапарт занял Лион». Пятое известие: «Наполеон приближается к Фонтенебло». Шестое известие: «Его императорское величество ожидается сегодня в своём верном Париже». Вся эта литературная гамма уместилась в одних и тех же газетах, при одной и той же редакции на протяжении нескольких дней».
 
А есть весьма основательные основания, уж прощу прощения за тавтологию, подозревать, что подобный сценарий обдумывается во всевозможных кулуарах/писсуарах нашего псевдополитикума. Во всяком случае, им, в отличие от нас, никто и ничто не помешает бежать, если совсем уж припечёт.
 
Одна надежда остаётся на украинский народ, в смысле – настоящий НАРОД УКРАИНЫ. И если все мы – не просто сборище интернет-хомячков, махающих виртуальными шашками без чёткого понимания того, о каких именно шашках идёт речь, то, возможно, весь этот маразм завершится, перевернув событийную последовательность и логику прошлой истории, где-то так:
 
«…по прибытии на Эльбу он не имел никаких планов, считал свою политическую жизнь законченной и намеревался, как обещал, писать историю своего царствования. По крайней мере в первые полгода пребывания на острове он производил такое впечатление… Проехав через южные департаменты, где роялисты встречали его самым враждебным образом и где в иные моменты даже жизнь его могла быть в опасности, Наполеон 3 мая 1814 г. прибыл на остров Эльбу. Теперь он оказался на уединённом острове, среди чужого мирного населения…
 
Ровно за три года до прибытия на остров Эльбу Наполеон, весной 1811 г., принимал в своих Тюильрийских чертогах баварского генерала Вреде, и когда Вреде почтительно заикнулся о том, что лучше бы воздержаться от подготовлявшегося уже почти открыто нашествия на Россию, Наполеон резко прервал его словами: «Через три года я буду господином всего света»…
 
Приезжала графиня Валевская, с которой у Наполеона завязались близкие отношения в Польше в 1807 г. и которая его продолжала любить всю жизнь…
 
Не приехала к нему и первая жена, которую он когда-то так страстно любил и потом отверг»…
 
Конец цитирования. Понимая, что оскорбляю имя Наполеона, всё же предложил бы заменить в последней, да и не только, приведённой цитате его на имя вовэпу, а название острова Эльба – на (полу?)остров Крым, графиню же Валевскую (опять же при всём нашем к ней уважении) – на Алину Кабаеву (хотя даже ея тела, тренированного да холёного, вовэпу, безусловно, не заслуживает).
 
Потому что очень хотелось бы, чтобы умыкание этого параноика ото всех аспектов нормальной общественно-политической жизни таким образом оказалось лишь максимально мягким, хотя, справедливости ради, не самым вероятным, вариантом решения вопроса о его в любом случае позорном будущем.
 
P.S.
 
История ничему не учит только потому, что историю никто не учит.
 
Абсолютному большинству это невежество им лично экологически ничем не грозит. Но есть в человеческом сообществе твари, которым не мешало бы преподать неизгладимые, причём не только из памяти, уроки истории.