"Весь восемнадцатый век на русский язык, фигурально выражаясь, натягивалась по возможности немецкая грамматика; общеизвестно. А в первой трети девятнадцатого у Пушкина (в прозе) и особенно у Лермонтова – у него это просто ясно видно – появляется нечто совсем новое: они как бы пишут французским языком по-русски, или русским языком на французский лад, если угодно: строй фразы, ее синтаксис – не русские, с точки зрения русской грамматики – местами буквально не мотивированы, а калькированы с французского. Любимые лермонтовские точка с запятой между отдельными словами, двоеточие как знак скорее интонационно-оттеночный, нежели несущий какую бы то ни было конкретную грамматическую функцию, – столь же характерны для художественного французского языка той эпохи, сколь нехарактерны для русского.
 
Вот это изящное и фривольное офранцузивание русского языка и стало началом и основанием языка русского литературного классического.
 
Дивная тема для кучи диссертаций. А что? Образованные дворяне того времени овладевали французским часто раньше и основательнее, чем русским; вот вышеупомянутые и впали в ересь: смешали языки – в хорошем, высоком смысле – придворный аристократический французский и житейский родной русский: вот и легкость, и гибкость, и блеск, и длинное дыхание фразы."
 
Так пишет Михаил Веллер в своей книге "Пир духа".
 

Но далее речь пойдет о другом великом мыслителе и лингвисте. О ком -- объяснять, думаю, будет совершенно излишне.
 
Выступая недавно на общем собрании других больших ученых, этот гений синтаксиса и пунктуации смачно рассказывал о проведенной борьбе с пожарами, которыми наградила упрвляемую ими страну матушка-Природа.
 
В ходе борьбы, как выразился гений, и в целях предотвращения и недопущения были обустроены "пажэжни вадоёмища"...
 
Вот так. А вы  все о каком-то Пушкине и великом-могучем...
Другие нынче классики!