Ялта встречала гостей. Южный берег был как всегда приветлив. Солнце окрашивало пенистые берега пляжа. Блестящий морской песок терялся среди крупной россыпи гальки. Яркие теплые лучи ласкали в удивительной перспективе многоэтажные стеклянные дома популярного курорта.
  Марк Маркович Аврамович, украинец с еврейскими корнями, двигался короткими шажками по набережной Ялты, украшенной пахнущими Родиной русскими березками. Липкий пот лился из-под кожаной кепки-утки и заливал глаза, спускаясь ниже от переносицы к краешку остроугольного носа. Сгорбившись на левую сторону, он нес авоську, наполненную румяными яблоками, ради которых пришлось выстоять огромную очередь.
– Так как же… и вот уже много лет… и деды… а не лучше… куда… как… .
  Проходя напротив отеля «Панихидка» Марк увидел нескольких чеченских  представителей «золотой» молодежи России. Двое поедали хурму, капая на пол оранжеватым соком фрукта, а третий хрустел черными семечками, шелуха которых опадала на новенькую гимнастерку и приставала к зубам. Договорив, двое кинули недоеденную хурму на пол, а третий оставил за собой россыпь черной шкарлупы. Сгорбившийся наподобие зигзага уборщик, с лицом, покрытым лабиринтами глубоких морщин, вышел из подвального помещения отеля. Незаметный, словно тень, он проскользнул среди охранников парковки и приблизился убирать оставленный мусор.
– Эй, татарин. Слышь, татарин, ты мне вот что скажи.
Старик поднял взгляд на крепыша охранника, дежурившего возле входа в отель. Охранник был одет в черный пиджак, в руках он теребил разноцветные четки.
– Вот вы с чеченами мусульмане? Так? Так. А вот живете вы по-разному, одни хурму едят, а другие о ней мечтают. Одни баб махровых в турбированных тачках катают, а другие концы с концами сводят. Несправедливо как-то. Одна культура, один народ. И вот их за россиян считают, а вас презирают. Им правительство мечети строит, а ваши закрывает. Не задумывался почему?
  Татарин мрачно вздохнул и, уткнувшись взглядом в тротуар, вымолвил:
– Не знаю я. Лично я профессором был и вот недоволен был Присоединением, поддерживал украинскую власть, ругал российскую. Вот и уволили. Попал на двушечку за экстремизм, лишился звания, квартиры. А там и жена с детьми пропали – кому нужен нищий бомж, да еще и зек.
– Мда, бывает, – задумчиво произнес охранник, – а я ведь вижу, умный ты татарин. В общем, по долгу службы пришлось одного профессора на Матроску отправить за нигилизм чрезмерный к Отцу Нашему Богом Данному. Так вот он много говорил чет там про Маркса, классовое неравенство, «бытие определяет сознание». Я, конечно, обсерваторию не кончал, многого не понял, но вот, что я скажу: сознание определяет бытие. Если сознание течет в правильном, Державном, Богоугодном русле, то и бытие будет крепкое, четкое и блаженное. Закурив сигарету, охранник спрятался в прохладном помещении отеля. Татарин долго обдумывал его слова и продолжал всматриваться в землю. Горькие слезы капали на объеденную и раздавленную хурму.
  Марк Маркович внимательно рассмотрел душераздирающую картину, развернулся и пошел дальше. Солнце постепенно усиливало свою мощь и будто горячим воздухом и солнечными лучами прижимало тело к земле. Путь к кафе «Цудрейтер» казался долгим и мучительным.
  В воздухе послышался резкий щелчок, моментально заложивший уши. Марк Маркович рефлекторно повернул голову на источник шума. По левую сторону набережного бульвара подвыпивший бородатый казак порол хлыстом паренька в шортах и футболке. Казак был одет в начищенные высокие черные берцы, зашнурованные на прочные каучуковые шнурки. Китель темно-болотного цвета усевали многочисленные ордена. Козья барка гармонично переходила в кучерявые, похожие на скрученную проволоку, бакенбарды и бороду. Слезы ручьями покрывали покрасневшее лицо ребенка. Не менее красный казак с выпуклыми глазами и оттопыренной нижней губой, на конце которой сверкала капля вязкой слюны, приговаривал:
– Ух, стервенец, ух, не прощу. Гаденыш, сучий отрок… додумался… будущий душепродавец, национал-предатель. Резким движением казак поднял книгу «Гуси-лебеди», на пестрой обложке которой красовался оседлавший гуся мальчик в косоворотке. Лицо гуся было устремлено в дальние края, с надеждой больше не вернуться в родные. Казак начал яростно тыкать книжку в лицо пареньку.
– Окаянный, что написано?
– «Гуси-лебеди», товарищ казак, – вымолвил мальчуган сквозь слезы.
– Не слепой. Что на обложке еще указано?
– 12 +.
На обложке красовалась эмблема голографического двуглавого орла с аббревиатурой РКН и возрастным ограничением.
– Тебе сколько?
– 11, товарищ казак.
– Государство о тебе волнуется, засранец, а ты? Эх…, – казалось, в глазах казака промелькнули добрые и одновременно грустные нотки. Но всего лишь на миг. Агрессия и злость вновь охватили казака,
– Кто продал?
– В библиотеке взял, в школе.
– Ах, в библиотеке. Господи, прости душу грешную раба твоего, что ж творится, – казак перекрестился и продолжил, – где воспитатели?
  На улочке, примыкающей к зданию отеля, появилась фигура молодой девушки. Она держала кипу толстых учебников, на ней была длинная юбка коричневого цвета и такой же коричневый жилет на белую рубашку, на носу красовались очки. Девушка махала руками и громко кричала, подбегая к казаку и мальчику.
– Витенька, Витенька! Что с тобой случилось? Мужчина, гражданин, да как вам не стыдно?
Казак замахнулся хлыстом, грозно насупил брови, но не ударил. На удивление девушка даже не моргнула глазом.
– Цыц, девка, – сурово молвил казак, – Ваш стервенец? А эт ваше?
– Да, это Витенька, ученик наш. Неплохой парень, вот вам крест, – девушка трижды перекрестилась, – никогда скверного за ним не замечала, бывало, проказничал, как и все мальчики в его возрасте. А это «Гуси-лебеди» из нашей библиотеки. А что?
Неприятные мысли промелькнули в голове девушки.
– Читал, рассуждал вслух, – брезгливо молвил казак, окинув Витю осудительным взором.
– Витенька, да что ж, да как так, – воспитательница заплакала в унисон Витеньке, – да мы же тебя в трактористы наметили. А ты? Сдалась тебе та книга? Ты ж видел, что нельзя. Видел?
– Видел, Авдотья Николаевна.
– Дурак ты, Витенька, а ведь доверяли. Ладно, пошли назад в школу, перемена кончается, скоро в рельсу зазвонят.
Витя промычал, смахнул слезы и согласно качнул головой.
– Стоять! – твердый командирский голос казака заставил ноги налиться свинцом и моментально пристать к земле, – а знаете ли вы, дорогуша, что это нарушение закона №436-ФЗ, вступившего в силу 1 сентября 2012 года. «Гуси-лебеди» являются литературой, запрещенной к прочтению детям до 12 лет, поскольку информация в книге содержит эпизодические изображение жестокости и (или) насилия без натуралистического показа процесса нанесения увечий при условии, что выражается сострадание к жертве и отрицательное, осуждающее отношение к жестокости, насилию. А это, дорогая гражданочка, уголовно наказуемо, и вы ответите по полной программе перед Отчизной за то, что позволили ребенку, находящемуся под вашим попечительством, получить доступ к данной литературе. И я как представитель органов правопорядка имею право вас задержать. Так что, однако здравствуйте, милости прошу к нашему шалашу, – отчеканил казак и хитро улыбнулся.
– Простите нас, гражданин казак, очень прошу. Эт не мы. Мы не хотели. Мы исправимся. Эт библиотекарь наш Вениамин Венедиктович.
– Житель иорданской долины, тогда все ясно.
– Вот и мы о том же. Наш Совет Молодых Преподавателей давно начал за ним неладное замечать. Ходит все и жалуется, и жалуется. Тихо так, незаметно. Но пишет что-то в блокноте и жалуется. Гадина. А мы в библиотеке в сейфе держим запрещенную литературу, с разрешения Министерства, вот вам крест, – Авдотья трижды перекрестилась, – Так открыли для того, чтобы детям крамолу окаянную показать, там Аксенова, Войновича, Стругацких, укроповскую литературу. Показываем, что на самом деле есть свобода мысли и действий. И Витенька, вроде, понимал. Сам на уроках политэрудиции отвечал: «Неопределенность выбора рождает хаотичное метание души, а соответственно и воли, в здоровом теле юной особи. Воля, пущенная в «свободное плаванье», является «псевдосвободной» и порождает грехопадение, а впоследствии – антигосударственные помыслы. Ведь человек с «псевдосвободной» волей считается человеком бунтующим, что приводит к Майдану, власти Хунты, войне, экономическому кризису и подлизыванию Госдепу США. Стабильной России, Партии, Министерствам, а также Отцу Нашему Великому Собирателю Земель нужна стабильность и граждане с крепкой свободной волей. Ведь система на то и иерархична, что строит скелет, по которому воля блуждает в нужных направлениях».
– Тяжело, – подумал казак и выдохнул. – Неплохо, неплохо. Тяжеловато, конечно, и заумно, но достойно. Попроще надо как-то, а то так и до интеллигенции недалеко. Ну, ничего, церковь и кнут все перетрут. Окунется пару раз в источник «Неупиваемой чаши», помолится на икону Божьей матери, и всю бесовщину из головы как рукой вфить, – казак взмахнул рукой, – и нету.
– Спасибо вам еще раз. Авдотья поклонилась и тихо, но строго приказала повторить действие Витеньке:
– Давай, Витя, поклонись дяденьке, он тебя уму разуму учит. Витя замялся, но твердый подзатыльник Авдотьи исправил ситуацию. Витя поклонился и, держа преподавательницу за руку, пошел в сторону школы.
Казак окликнул отдалившиеся фигуры:
– Может, танцы, чай и спирт «Ройаль»?
Авдотья, не останавливая движения, откликнулась:
– Не могу, муж у меня в Православной Республике Новороссии идеалы русские защищает, жду я его очень. Вот без ноги вернулся, мы ему протез из воска церковного поставили и обратно. Рад, бегает, подпрыгивает, говорит: «Я и без ноги гадину пиндосскую достану». Плавится протез, но он его возьмет подклеит – и опять в бой.
– Хвалю…, – казак провожал взглядом вздымающую юбку и смаковал, пуская слюни, голые небритые ножки Авдотьи, одетые в облегченные модные валенки. Казак обернулся и приветливо взмахнул рукой хору Красных Староверов Хоругвеносцев. Одетые в красные рубахи, чеканившие землю подкованными подошвами, молодцы затянули песнь:
 
На заводе трое суток
Я работал, что есть сил
Шлак и флюс в тигель кидали
Выплавили коловрат
С молотком в руках хоругва
Мне буржуй теперь не рад
 
  Марк провел процессию безразличным взглядом, промокнул пот со лба бережно сложенным носовым платком и побрел дальше. Впереди, метрах в 50-ти, виднелась ожидаемая цель – кафе «Цудрейтер». Сделанная в лучших традициях русского ресторанного бизнеса забегаловка принимала гостей. Народ собирался разношерстный. От водочных завсегдатаев до любителей музыки изысканного шансонье Макса Крупье, бомжеватого вида цыгана игравшего душеотворяющую народную каждый день. Марк быстрым шагом подошел к стойке и тихо прошептал бармену на ухо: Леви-Ицхок Шлемович дома? Бармен Мацхей, молодой еврей средних лет, одетый в гавайскую рубашку, зеленые парусиновые штаны и синие мокасины, словно напоминавшие остатки внутренних островков либерализма, улыбнулся и налил ему фирменной смеси «Русь с колен» – 15 % технического спирта и 85 % воды. Водка как будто символизировала наполненность еврейской души суррогатным духом России, и сколько его не выплескивай, все равно наполнится вновь. Постояльцы знали, что Мацхей приторговывал из-под полы самогоном, довольно неплохого качества, который в отличие от «Русь с колен» не вызывал ярчайшего отравления, адского похмелья и даже белой горячки.  За стойкой, слева от Марка, размещал свое седалище Мыкола Головко, украинец принявший и прочувствовавший существующие реалии русско-украинских отношений. После известных событий 2014 года он понял простую истину – хочешь жрать качественно, умей дружить с властью. Спустя некоторое время после Присоединения, Головко начал бережней относится к деньгам и к своим словам. Сменил старый BMW на не менее старый Жигуль, а джинсы американского производства на спортивные штаны с триколорными лампасами. Где-то в глубине души таились грузными залежами обида и ненависть к «старшему брату», которые с каждым годом переходили в стоическое смирение. Но сил что-то изменить не было, да и не хотелось.
В здание кафе вошел цветущий и светящийся радостью местный милиционер Василий Кузьмин. Подойдя к стойке, он по-дружески похлопал Мыколу по плечу и пропел натянутым голоском:
– Здравствуйте, дорогие мои сотоварищи. А что ж так, пока российский Орел встает с колен и прячет под своими крепкими перьями младших птенцов, вы, дорогие друзья, рушите крепкие стены стабильности алкогольными парами. Непорядок, товарищи.
  Мыкола поднялся на шатающиеся ноги. – Да вы сидите, сидите, – проговорил с улыбкой Василий, – разве рабочий мужчина не может после тяжелого рабочего дня гахнуть стопочку для настроения? Абсурд, товарищи, – взвизгнул Василий, наклонился аккуратно к Мыколе и шепотом пропел на ухо: «Продукты, импорт, соки, ананасы и рябчики». Улыбка украшала лицо Василия в лучших традициях Чеширского кота. «Ну вы понимаете, сегодня ночью около бювета в Приморском парке», – Василий еще немного хихикнул, хлопнул Мыколу по спине и ушел прочь.
Бармен исчез за шторкой, находившейся позади барной стойки. Марк, сделав вид, что срочно требует помощи бармена, направился следом за ним.
  Марк догнал бармена на середине лестницы, тянувшейся вниз длинными змеиными изгибами, где тускло поблескивал свет слабых лампочек. Вместе они отправились короткими шагами вниз по лестнице. Спуск казался необычно долгим. Сырость, едкий холод и сумрак помещения начинали давить на нервы. Спустившись вниз, Марк оказался в обитом зеленым ковролином помещении. Мацхей остановился, легонько поклонился Леви-Ицхоку и тихенько ушел прочь. Посредине комнаты располагался стол, за которым нередко можно встретить следователя. На столе красовалась лампа с металлическим абажуром, который украшала вереница мелких изображений маген Давида. По левую сторону от лампы находились бюсты Бердяева и Когановича, ровно посередине стола была развернута Тора. Справа от стола находился умывальник для прихожан. За спиной раввина прослеживался закрытый советским флагом вход в синагогу, разделенную мехицей из фанерной доски. Сидевший за столом бородатый старик, в заляпанных очках для чтения, легко шатавшихся на кончике носа, перестал водить каламом по страницам пергамента, поднял на Марка глаза и пригласил присесть на ампирный стул напротив. Мудрость Леви-Ицхока считывалась не по годам…
– А по часам. Моментально, – уловив мысли собеседника, пробормотал Леви-Ицхок. Фантастически, – подумал Марк, – какой мудрый человек. Мгновенно считывает мысли. За опущенным красным стягом, из-под складок которого выглядывали одиночные буквы: «перхд знм з вск залу пре отече», – послышалось протяжное пение зухр намаза.
– Не обращайте внимания, Марк, – проговорил рабби, – мы сдаем помещение татарам по средам и пятницам, а по вторникам и четвергам мормонам. Сам понимаешь время такое? С чем пришел?
– Жить стало вот так, – Марк схватил себя за горло.
– Понимаю, понимаю. Знаешь, Маркуша… Родина-мать, как и любая женщина, требует в развитии мужчины Эдипова комплекса. И эта «комплексная» любовь не обязательно бывает платонической, некоторые сильные мира сего пытаются Родину-мать трахнуть, во всех смыслах этого слова, особенно в денежных. В результате не особо получается. Но из этого всего следует то, что люди делятся на два типа: гармонирующие, то есть люди закомплексованные, и не гармонирующие с государственной средой. Но отчаиваться не следует, ведь ответная любовь Родины-матери своеобразная и кровавая. В некотором роде уникальная. Ржавеющими бронзовыми пальцами она, усеянная прыщами церковных куполов и заботой лучших из сыновей, хватает за горло и начинает перекрывать кислород, пока не задушит окончательно и, дай Бог, разрешит остаться в памяти героем. А для таких как мы, Маркуша, существует наблюдение и воображение, которое можно вовремя включать и представлять вместо казаков, депутатов и «вежливых людей» просто оловянных солдатиков, игрушки или, в крайнем случае, оголтелых геев-оккультистов, которые пидорасят себя в ритуальной вакханалии для поддержания жизни Левиафана. Ато осознание жизни в аду и не просто аду, а именно осознание нахождения в круге первом заканчивается психушкой. Так что решай, Маркуша… И да, не в службу, а в дружбу – поправь на выходе спутниковую антенну на здании, все-таки единственная вещь, которая помогает направить нашу синагогу в сторону Израиля.
  Выслушав рабби, Марк встал и направился на выход. Солнце понемногу начало заходить за горизонт. Неужели уже вечер? Время пролетает незаметно, как и капиталы чиновников. Все воздастся, надо только подождать. А тем временем за барной стойкой Мицхей включил телевизор. Телеведущая монотонным голосом продекламировала: «Сибирский Освободительный Альянс провозгласил на референдуме независимость и выход из состава Российской Федерации». Нефритовые врата начали окончательно накрывать Великое Государство.