Я помню День Победы своего детства. Тогда не было никаких гвардейских (и тем более – георгиевских) ленточек, спасибодедов и споров, кто кого победил и кто такие фашисты. Все было просто и радостно: мы – первоклашки – дарили цветы ветеранам на площади у памятника Ленину. И все знали, что сегодня – день Жизни. День Радости. День, когда мы доказали свое право на будущее. День, когда мужья возвращаются домой, чтобы дать новую жизнь.
 
Я помню День Победы своего юношества. Для меня это был день единения поколений. У моего деда, с которым я познакомился в 13 лет (всякое в жизни бывает), не было много наград и он не любил носить их напоказ.  Обычно он, одев свой лучший костюм, стоял с боевыми друзьями немного в сторонке. Они с осуждением смотрели на псевдоветеранов, обвешанных бессистемными каскадами небывалых наград. С подозрением косились в сторону похожих на новогоднюю елку солдат Отечественной Войны, которые — по выражению моего деда —  «скорее всего в тылу из машинки очередями строчили».
 
Мне уже не было так радостно, как в детстве. Я лучше понимал, что такое война, что мир не черно-белый, а великие вожди — не пушистые. Я слушал военные былины, а дед разламывал очередной сухарик и разливал из термоса в алюминиевые кружки крепкий и сладкий чай. Сухари были те самые — солдатские из военного пайка. Они чудом сбереглись в первые послевоенные годы, а потом дед решил оставить их в назидание внукам. Раз в год мы преломляли с ним сухарик и я назидался...
 
Я помню, как деда не стало. Врачи не хотели делать операцию, потому что он вряд ли ее пережил бы. А без операции его ждало еще немного мучительных и болезненных лет... И он тихо, но по-военному четко сказал: «Оперируйте.»
 
Я помню День Победы сегодня. Теперь для меня это день грусти. Я даже не знаю, хотел бы я, чтобы мой дед дожил до сегодняшнего дня. До дня, когда не станет его Родины. Дня, когда одна нация обвешивает себя наградами, которые принадлежат многим. Дня, когда потомки его боевых друзей поворачивают оружие против его потомков. Дня, когда его внука будут называть фашистом.
 
И еще мне грустно сегодня от того, что украинцы никак не могут сами себе твердо и уверенно сказать — как мой дед когда-то сказал врачам — одно простое слово: «Оперируйте.»